чье поведение показалось мне странным.
– У эльфов есть дворники? – удивилась Клара.
– Наши библиотеки окружены садами, – вмешался Петрус, – и аллеи подметаются каждый день на рассвете и на закате всех времен года, когда у деревьев есть листья. У нас красивые метлы, а мох повреждать нельзя. Это благородное занятие, хотя меня оно никогда особо не увлекало, но я уже говорил тебе, что долгое время был эльфом не слишком активным. И потом, я всегда любил читать. Мне кажется, я всю жизнь провел за чтением. Я даже спьяну читаю.
– Так вот, дворник не подметал, а сидел под деревом и читал, – продолжал Маэстро. – И читал он так увлеченно, что не слышал, как я подошел. Тогда я спросил, что он читает.
– И я ответил: пророчество, – снова встрял Петрус. – Пророчество? – спросил Глава совета. Пророчество, сказал я. В своде наших поэтических текстов есть один, который не походит на другие. Он включен в собрание стихотворений и песен, в большинстве своем элегических, под названием «Canto de l’Alliance», где славили природные единства, вечерние туманы, чернильные облака, камни и все такое прочее. – Петрус сокрушенно вздохнул. – Но этот текст был иным. Он не воспевал никакое известное событие, ни о чем мне не напоминал, но описывал наш недуг, будто угадывал его заранее, и указывал снадобье так, словно увидел его во сне. Никто никогда не обращал на него внимания. Но когда я прочел его, мне показалось, что мир разорвался надвое и в сердце моем распахнулась дверь. Лишь три стихотворные строчки без начала и конца, но после них вся жизнь целиком, все сто веков чаепития и чудных поэм взорвались и засверкали, как после бокала москато.
Его глаза горели от былого волнения.
– Я прочел текст и понял, что хотел сказать дворник, – сказал Маэстро. – Затем потребовалось убедить и других, кроме меня, и Петрус вложил в это много таланта. С того дня пророчество стало нашим боевым знаменем.
Когда он произнес предсказание, предок вздрогнул, и Кларе показалось, что по его мягкой шерстке молнией пробежал серебристый отблеск.
– Это единственный вымышленный текст, когда-либо написанный одним из нас, – сказал Маэстро. – Вот почему мы и считаем его пророческим. Он рисует еще не наступившую реальность, но она может нас спасти. Впервые в нашей истории туманы пошли на убыль. Некоторые думают, что в их оскудении повинны люди, что это их беспечность ослабляет природу, другие, наоборот, считают, что беда идет от нас, потому что мы недостаточно едины. Я полагаю, что эти картины призывают нас к единению, я полагаю, что этого Христа написал эльф, но не было никого человечнее его, и что последняя картина Алессандро, хотя и не показывает мост напрямую, является квинтэссенцией моста в наш мир. А потому я верю, что искусство людей дарит нам рассказы, которые мы не могли бы создать сами, а в ответ наши туманы уносят их за пределы их земель. Пришло время самим творить судьбу и поверить в последнее единение. Слишком много переходов доказывают наше желание вместе перейти один и тот же мост.
– Мы с Марией и есть те двое, дети ноября и снега? – спросила Клара.
– Да, – ответил Маэстро.
– Но ведь есть и другие дети, рожденные в снегах ноября.
– Нет других детей, родившихся от эльфов и людей в пору ноябрьского снега. Однако мы не знаем, что делать с этим чудом.
Клара подумала о людях, одержимых мостами и горами, которые могли бы спасти детей, чтобы они не родились вдали от их сердец, об эльфах – живописцах, дворниках и музыкантах, завороженных творческим гением людей, об этих мостках, перекинутых между двумя мирами поверх бескрайнего простора, размеченного только лучами искусства. И над этими лучами горел еще более яркий свет, заполнявший собой все мелодии и формы и вдохновлявший их своей высшей силой.
– Вселенная – это гигантская книга, – сказал Петрус. – В ней у каждого есть собственная повесть, она искрится где-то на небосводе легенд и куда-то ведет сквозь пророчества и грезы. Мне этот путь указывает амароне. После двух-трех бокалов мне всегда является одна и та же сцена. Я вижу дом посреди полей и старика, который возвращается с работы. Существуют ли этот человек и этот дом? Не ведаю. Дедок кладет шляпу на буфет и улыбается внуку, который читает, сидя на кухне. Я понимаю, что он хочет, чтобы жизнь и труд у внука были не такими изнурительными, как у него. И потому радуется, что внук любит читать и мечтать, и говорит ему: «Non c’e uomo che non sogni»[9]. Почему я все время возвращаюсь к этой истории? Каждый раз, когда дед говорит это внуку, я плачу. А потом начинаю мечтать.
– Ваши силы связаны с властью вымыслов, – сказал Маэстро, – в которой мы, увы, мало что понимаем.
– Бывает только два случая, когда в этой жизни возможно все, – заметил Петрус, – когда человек пьян и когда он придумывает истории.
Клара почувствовала, как в груди затрепетало знание, идущее из глубины веков, словно все женщины сомкнули руки поверх пространств и времен. Этот опыт пришел к ней от Розы, но сейчас она связала живые существа и творения разума. Перед ее внутренним взором встало обширное созвездие. Души и творения размещались на нем, как на звездной карте, и ярчайшие лучи света шли от них из конца в конец космоса, так что какое-нибудь полотно, написанное в Риме в нашем веке, находило путь к сердцам в бесконечно удаленных эпохах и местах. Общая частота волн земли и искусства рождалась и соединяла понятия и сущности, и они находили друг в друге тем больший отклик, чем больше была их географическая взаимоудаленность. Эта единая частота теперь билась не только в слоях ее восприятия, она пронизывала разнородные плоскости реальности и разворачивалась, как сеть, загораясь
