Марченко молчал. При приводнении его «эмка» зарылась носом в волну и скапотировала, поломав правую плоскость. Лейтенант садился последним - кружил над Южной бухтой, ожидая, когда сядут ведомые. Высота волн заметно превышала предельные для гидропланов полметра, так что авиаторы еще легко отделались. Чуть меньше везения -? и пришлось бы вылавливать из воды обломки всех трех аппаратов.
- Да заменим мы крыло! - с жаром заявил Кобылин. - Делов на сутки! Вот сейчас прямо и возьмемся. Вы меня, Реймонд Федорыч, знаете - ежели сказал, что управлюсь, значит, так тому и быть!
Эссеновский наблюдатель, прославившийся дебошем в одном из севастопольских трактиров, теперь заведовал ремонтной мастерской. После ранения моториста «девятки» Рубахина, признанного отрядного Левши и кобылинского дружка, летнаб принял его непростое хозяйство.? Руки у унтер- офицера были золотыми, с гидропланами он нянчился, как с малыми детьми.
- Ладно, действуй, - милостиво разрешил лейтенант. - Только смотри, я тебя за язык не тянул. Чтоб завтра к пятнадцати ноль-ноль аппарат был готов к пробному вылету. Сам полечу, смотри! А ты, Борис Львович, не стой, в ногах правды нет.
Кобылин торопливо кивнул и вышел. Марченко пододвинул стул, лицо его скривилось от боли, и Эссен заметил, как неловко он держит правую руку.
- Тебе бы врачам показаться, может кость треснула?
- Нет там никакой трещины!? - отмахнулся Марченко. - Самый пошлый вывих. Да и к кому обращаться? Пирогов при армии, а остальные - хрен их знает, что тут за коновалы? Фибиха бы сюда! Он хоть и сволочь изрядная, а такую ерундистику вправлял за здорово живешь.
- Ты все-таки, Борис Львович, поосторожнее с рукой, - отозвался лейтенант. - А то ведь Кобылин-то аппарат починит, а летать на нем кому?
- А ты, Реймонд Федорыч, ври, да не завирайся, - усмехнулся Марченко. - Спасибо, конечно, что так меня ценишь, а только пилотов у нас теперь больше, чем машин.
И ведь не поспоришь, подумал Эссен. На два аппарата, способных подняться в воздух, в авиаотряде сейчас шесть летчиков.
Он вытащил из планшетки карту, развернул на столе, сдвинув в сторону стаканы с остывшим чаем. Глаз авиатора, привыкшего к куда более точной продукции военно-топографической службы, никак не мог привыкнуть к архаичным обозначениям и вольностям с масштабом. Но увы, карты, имевшихся на "Алмазе" и "Адаманте", мало на что не годились. За полвека все ориентиры – дороги, очертания жиденьких рощиц, даже изгибы речек и ручьев - изменились до неузнаваемости.
- Ладно, рассказывай, как слетали.? – сказал он Марченко.
- А что рассказывать? Подошли вдоль берега, на трехстах метрах, опознали цель, вывалили стрелки…
- На пехоту? - уточнил Эссен.
- На батареи. Князинька наш наводил, и по радио и ракетами. Он там своими пулеметами столько нашинковал - смотреть страшно, весь склон в трупах. У бродов сплошной затор, колонны смешались, ни? туда, ни сюда. Наши батареи по ним пристрелялись, а французы попытались их подавить, вот Боренька и попросил им пыху сбить.
- И что, сбили?
- А то как же? Три захода, половину стрелок вывалили. Еще собирались с моря окатить шрапнелями, «Алмаз» даже успел дать пару залпов, но его почему-то отозвали. Ну, мы по батареям прошлись, а потом еще два захода по пехоте. Ох, и не завидую я лягушатникам! Почитай, как на германской: пулеметы, шрапнель, аэропланы. Колючки только не хватает.
- Ее тут, кажется, еще не изобрели. – буркнул Эссен. - Ну ничего, теперь есть кому подсказать.
Марченко кивнул. Даже без пулеметов проволочные заграждения могли бы стать непреодолимым препятствием для здешней пехоты, обученной действовать в плотных построениях.
- «Алмазу» дали команду преследовать сбежавшие паровые корабли. – объяснил Эссен. Он, благодаря Велесову, исправно рассылавшему сводки, был осведомлен о событиях на море. - Там сейчас такое творится!
- Да видел я, - кивнул Марченко. - «Все в дыму, бой в Крыму!»[2] Паруса, палят пушки, корабли горят, на абордаж сцепились, чисто Наварин! Я на отходе не удержался, прошелся над ними - красота!
- Это, знаешь ли, кому красота а кому совсем даже наоборот. С «Адаманта» сообщили: ветер до семи баллов, волнение усиливается. Вон, что в бухте у нас творится, а там берег подветренный, мысом не прикрыт. Половина кораблей перекалечены, если не оттащить их подальше в море - сядут на камни. Пальба уже прекратилась, французов сколько-то ушло, остальные - кто догорает, кто на берег выкинулся. А Нахимова еще в самом начале сражения ранило.
- Да ну? - Марченко присвистнул. - Вот уж действительно, от судьбы не уйдешь!
- Типун те на язык, Боренька, неровен час, накаркаешь! Сказано же, ранен адмирал! Его на «Адамант» забрали, а там врач, не чета Фибиху, настоящий волшебник!
- Ну и хорошо, - Марченко тяжело поднялся. - Я, Реймонд Федорыч, пойду. Что-то плечо и правда разболелось, дергает, зараза. Поищу какого ни на есть фельдшера, пусть лубки наложит, что ли...
