– Потому что Хэйзел такая… Она всем нравится. Всем парням. Она идет по жизни, будто ничего ее не трогает и никто не может до нее дотянуться. Как будто она сосредоточена на чем-то лучшем и более важном, о чем она ни слова не собирается тебе рассказывать. Это сводит людей с ума. Это их очаровывает.
– А ты не очаровываешь? – поинтересовался Северин. Бен не смог понять, дразнит тот его или нет.
– Уверен, когда ты ее целовал, то заметил, что она не какой-то там раздражительный неуклюжий парень, – произнеся это, Бен почувствовал себя ужасно нелепым. Одно дело считать себя неуверенным, но показывать свою неуверенность – совсем другое.
Северин посмотрел на него долгим внимательным взглядом, а потом наклонился и прильнул к губам Бена. Это был проникновенный, голодный поцелуй. Рука, которой принц до этого держался за дерево, обвила голову Бена. Тот зарылся пальцами в волосы Северина и провел по рогам, твердым и холодным, как морские ракушки. Отстранившись от Северина несколько мгновений спустя, Бен затрепетал от гремучей смеси вожделения, ярости и страха. Да, он этого хотел. Но не желал, чтобы это швыряли ему в лицо.
– Плохо ли то, что мне по нраву, как ты дрожишь и отшатываешься? – спросил Северин.
Бен сглотнул:
– Уверен, что не слишком хорошо.
Рогатый мальчик приподнял брови:
– Как ты думаешь, что я заметил, когда целовал тебя?
Бен вздохнул, глядя вниз, на разношерстный газон. Он хотел, чтобы Северин
– До меня дошло: нелепо ревновать, когда у тебя есть настоящие проблемы с сестрой-чудовищем и отцом-убийцей.
Зашелестели листья – Северин отодвинулся. Его глаза были зелеными, как густые рощи и заросшие овраги.
– Мои, как ты говоришь, проблемы – также и твои. Весь Фэйрфолд «осчастливлен» моими проблемами, но они не умаляют твоих собственных. Вы с сестрой очень дорожите друг другом. И, чтобы выказать заботу, обмениваетесь изысканными букетами лжи.
– Не совсем так.
– Я знаю тебя, Бенджамин Эванс, – возразил Северин. – Помнишь?
Бен поскользнулся, почти потеряв равновесие. Он думал о Северине как о ком-то ненастоящем, как об истории,
– Ты множество раз говорил, что любишь меня, – тихо заметил мальчик. Щеки Бена горячо вспыхнули, стоило ему это услышать. – Но, возможно, больше всего ты любил собственное лицо, отражавшееся в стекле.
Было что-то несправедливое в том, как принц знал Бена. Несправедливо, что он мог сыграть на всех Беновых комплексах столетней давности, и как заправский хирург, препарировать его душу рядом стремительных хирургических надрезов – таких тонких и уверенных, что Бену казалось: он истечет чувствами еще до того, как осознает, насколько глубоки раны.
– Нет… это не так, – ответил Бен. – Но да, мне бы хотелось любить, как в сказках, песнях и балладах. Любовью, что поражает, словно удар молнии. И мне жаль, что я добился лишь того, что ты считаешь меня прибабахнутым. Смешным. Это понятно по тому, как ты надо мной подшучиваешь. Я знаю, насколько глуп, но хотя бы не строю иллюзий на этот счет.
Северин плавно вернулся на крышу и учтиво подал Бену руку, помогая слезть с дерева, как мог бы предложить даме в длинной юбке помочь спуститься с лошади.
– Я тоже знаю, Бенджамин Эванс. Ты вовсе не такой глупый, как считаешь.
Бен протянул руку, принимая помощь. Они уже подходили к окну, когда на подъездную дорожку въехал грузовик. Он принадлежал Сьюзи, маминой знакомой; эта татуированная скульпторша лепила лица маленьких зеленых человечков для украшения окон и дверей. Она была в юбке, со стянутыми в хвост волосами, как будто собиралась в церковь или вроде того.
– Странно, – заметил Бен, неподвижно ожидая, пока Сьюзи скроется в доме. – Надо выяснить, что там происходит.
– Ты задаешься вопросом, останусь ли я, – заключил Северин.
Бен кивнул.
– Я буду там, где ты меня покинешь, – заявил принц, усаживаясь на крутящийся стул перед компьютером и изучая Бена непостижимыми мшисто- зелеными глазами.
Бен мысленно составил список смущающих вещей, которые увидит Северин, если посмотрит по сторонам, а потом понял: там нет ничего и вполовину такого же смущающего, что Северин уже знал.
Рогатый мальчик усмехнулся, будто читая его мысли.
Бен спустился по лестнице.
– О боже, ты проснулся, – всплеснула руками мама. Она была очень необычно одета: джинсы без пятен краски, свободный топ в цветочек и три нитки