– А как же, – весело отозвалась девушка, окинув нас приветливым взглядом, и посторонилась, приглашая в дом.
Через час мы вышли уже в обнове, да не абы какой. Все же Арина – мастерица умелая, даже простую одежду способна красивой и необычной сделать. Я пока наряды перебирала, все думала, как дальше быть. А хозяйка мне ткани подавала, то синюю, лазурную, то зеленую – муаровую. И тихонько так, чтобы другие не слышали, сказала, протянув мне баночку:
– Румяна вот, – смутившись, прошептала она, – для щек…
Я кинула, снова вздохнула. Хорошая девка, добрая. Покачала головой, отвела ее руку. Румяна здесь не помогут, и платья яркие не спасут, только подчеркнут мою серость. Так что наряд я выбрала простой, темно-серый, и волосы повязала таким же платком. Ариша хмурилась, душа ее светлая, красоту творящая, страдала, на мою невзрачность глядючи. Я улыбнулась, пытаясь смягчить ее расстройство.
Зато вот Леля моя красавицей стала. В удобном теплом платье цвета майской сирени, с кружевным воротничком и синей лентой в светло-рыжей косе сестра стала похожа наконец не на чумазую проходимку, а на благородную девушку. Так что даже Таир на нее засмотрелся, когда Леля вышла к нам из комнаты, переодевшись. Аришка ей еще и бусы на шею повесила, так что я побоялась, что с такой девой пригожей мы всех женихов по дороге соберем!
Тепло поблагодарив мастерицу, мы отправились к кожевнику и у него купили удобную обувь и дорожный сундук. И, перекусив в харчевне, уселись на телегу, что отбывала на юг.
В дороге провели несколько дней, так что хлесса уже успела привыкнуть к поводку, а Саяна – к клетке. Зимой добрались бы скорее на санях, но снег уже сошел, дороги развезло весенней грязью да распутицей. И чем ближе подъезжали, тем мрачнее я становилась. Даже Леля уже не радовалась обновкам, а жалась ко мне испуганно. Таир смотрел недоуменно, потому что видимых причин для беспокойства у нас не было. Напротив – и тракт шире стал, и люди в обозах наряднее, и кони со сбруями дорогими. Пару раз уже пронеслись мимо роскошные тройки со стражами на задворках, из которых выглядывали родовитые девицы или городские богатеи. И я отворачивалась, сжималась, хоть и понимала, что никто меня не признает. Пока все надеялась, что тропка меня мимо проведет, что дорожка покуражится да свернет в сторону, ан нет. Вела уверенно меня к Ильмиру, в места знакомые. Родные и чужие одновременно. Лелечка моя совсем побледнела, когда увидела стену городскую.
В телеге еще семейная пара была, попутчики, так Таир подсел к нам ближе, заговорил шепотом:
– Девчонки, вы чего пришибленные такие? – округлил он глаза.
– Сам пришибленный, – огрызнулась Леля и на меня глаза скосила, можно ли говорить, мол? Я плечами пожала, рассеянно рассматривая городскую стену да черепичные крыши домов. Города с детства не люблю: живой силы в них мало, неуютно мне. Но лучше бы сюда дорожка вела. Но тропка меня прочь от городских стен поманила, на восток, к озерному краю, и я совсем опечалилась. Уж не знаю, Шайтаса то проделки или Судьба так полотно моей жизни соткала, но возвращалась я туда, откуда бежала без оглядки восемь лет назад.
– Выросли мы здесь, – буркнула Леля непонимающему мальчишке и тоже замолкла, сжалась в углу.
Я смотрела вокруг и тревожно, и алчно, на пролески с редкими деревцами, на землицу особую, с красным суглинком вперемешку, на затянутые легкой зеленой дымкой леса. Здесь теплее было, и деревца уже укутались робким весенним одеянием, еще тонким и прозрачным, почти невидимым. В низинках стоял туман от холодной земли, а дальше потянуло тиной и рыбой, знать, приближались к воде. Пять их было, круглых, как серебрушки, зеркальных озер, возле второго, самого красивого, поместье стояло… Удельного князя озерного края, супружника моего…
Вроде и ведьма давно, и с Шайтасом не побоюсь встретиться, а от одного взгляда на белый дом с резными ставнями страшно стало так, что хоть в озеро с головой да под корягу упрятаться и там сидеть, с водяницами песни распевать!
Леля меня за руку взяла, Таир ближе подсел, плечи расправил, хлесса рыкнула так, что возница оглянулся испуганно. Голубица в клетке зыркнула взглядом желтым да каркнула недовольно. Я со вздохом морок поправила, шикнула на Теньку. Попросила извозчика свернуть на развилке, туда, где располагался маленький городок, вытянувшийся вдоль берега. Ивушкина Ложбинка, так он назывался.
Телега остановилась у харчевни, мы слезли и осмотрелись. Я в дорогу волосы платком черным прикрыла, для удобства, а теперь подумала, что за вдовицу сойду. Впрочем, я ею и являюсь. Почти…
Недолеток своих отправила в комнату наверху, а сама пошла с местным людом толковать. Присела в закутке на лавку, попросила девчонку-служанку молока мне принести и булку маковую. Мужики в харчевне по мне взглядом скользнули да отвернулись, словно и не видя. Я усмехнулась про себя. Да уж, разной я была. По юности в этих Ивушках всяк на мою косу рыжую заглядывался, проходу не давали, на ведьму страшную тоже смотрели – пусть с ужасом, но и с любопытством. А теперь что я, что кувшин глиняный – глянули и не увидели.
Я отхлебнула парного молока, осмотрелась. Харчевня обычная, в каждом городке такая сыщется. Потолок закопченный, окошки слюдяные, мужички хмельные. Пахнет кашей подгоревшей да кислыми щами. В кухне стряпуха тесто месит, девчонки, дочки ее, между столами проворно шмыгают. Я поманила ту, что постарше, весен пятнадцати.
– Чего вам, тетенька? – звонко спросила она, а я скривилась. Вот уже и тетенькой стала… Вздохнула и повертела в ладони медяшку. Девчонка вмиг
