Августа сняли с операционного стола около полуночи. Я села около его койки, как много лет назад, взяла за руку. Знала, что он спит – но часть его сознания слышит меня, чувствует, что я рядом. Давным-давно один умный врач сказал мне, что для человека нет ничего хуже, чем одиночество. Я хотела, чтобы Август знал – он не один.
А под утро почти бесшумно откатились двери, и в палату вошел очень знакомый человек – увидеть которого я ожидала меньше всего на свете. Черно- белое, в масть ласточки, монашеское облачение, выбритая тонзура, молодое лицо с тонкими чертами.
– Скотти? – я не поверила своим глазам. – Ты?!
Он положил мне руку на плечо, улыбнулся:
– Здравствуй, сестра. Отдохни, я посижу с ним.
– Скотти… Господи, ты живой и здоровый! И на свободе!
– Я и был на свободе, – ответил он мягко. – Просто работал. Я был недалеко от вас. В Эдинбурге.
– Все это время?!
– Да.
– Но… почему?
– Делла, это было необходимо. Мои братья так умны, что я не беспокоился: они поймут, что я не в плену. Поэтому я мог целиком посвятить себя делу спасения грешников.
– Скотти, ты…
– Я учился у Лоренса Хикати. А теперь, когда мой учитель погиб, продолжаю его работу.
– Так ты и есть его загадочный помощник Скотт, который талантливей учителя? Но…
Он улыбнулся шире.
– Я по светскому образованию психолог.
– Ну ты даешь.
– Мы поговорим утром. Сейчас тебе нужно отдохнуть. Не беспокойся за Августа. Иди. Здесь на соседней улице есть маленькая гостиница, очень удобная. Я забронировал номер для тебя.
Я подчинилась. Встала, крепко обняла его – и пошла искать гостиницу.
Нашла мигом, и на ресепшене ждала хозяйка. Сказала, что монах просил ее позаботиться обо мне. Отвела в небольшую, наполненную домашним теплом комнатку, принесла чай, повздыхала, глядя на мой убогий гардероб – я ведь так и не переоделась после Москвы. Так измоталась, что совершенно забыла об этом. Куртку только сняла, потому что в Израиле жарко, – и все.
Перед сном я успела лишь принять ванну, отыскать в своей гриве и выдернуть волоски-передатчики, заказать новую одежду и узнать у Санты, как себя чувствует Огги.
И рухнула спать.
Когда я вошла в палату, Август открыл глаза. Смотреть на него было больно и жутко, но он уже улыбался. Хотя и кривовато.
– Через неделю мне разрешат жить в городе, – сказал он первым делом. – Придется задержаться в Беер-Шеве до окончания курса лечения, но я хотя бы буду не в клинике. Делла, как же я устал валяться на этой койке.
– Тебя прооперировали всего трое суток назад. Из этих суток двое ты проспал.
– Устал, – упрямо повторил Август. – А еще целая неделя.
– Хватит капризничать.
Он помолчал. Я села рядом с кроватью.
– Знаешь, я больше ничего не должен этому миру, – вдруг заявил Август. – Могу пожить для себя. Имею право.
– Август? Что за глупости, ты и раньше ничего не был должен.
– Нет. Я только на Саттанге понял, какой груз ответственности на мне был. С шести лет, с того дня, как я стал герцогом Кларийским, меня давил долг. Долг перед миром. Я не имел права жить как все, быть как все. Я хранил будущее для человечества. Кларион никуда не делся, но больше не обуза. Потому что я выплатил долг сполна. Другим способом. Теперь я могу позволить себе побыть эгоистом.
Я тихо улыбнулась:
– С днем рождения.
– А ты меня не бросишь, если я вдруг стану эгоистом?
– Август, из тебя никогда не получится настоящего эгоиста.
– Ты ответь.
– Не брошу.
