– А может сами? – попытался увильнуть беглый законник. – Какой из меня авторитет? Да и кто послушает?
– Сами с усами, – проворчал дядя Ваня. – Послушают, никуда денутся. И авторитет ты достойный. Среди цивилов жил, среди нас. Глаза не замылены.
Но опровергая сказанное, зашипел монах:
– Да на что он тебе сдался, Иван Давыдович? На что? Сейчас такого наговорит, прости Господи. Ничем не лучше Васьки, оба прихвостни и шпионы модифицированных, прислужники Сатаны.
Священнослужитель с виду чуть успокоился, обмяк. И говорить начал вполне связно. Но Игорь видел его лицо, подсвеченное алым сиянием тухнущего костра: окаменевшее, сведенное судорогой. Тонкие губы побелели, глаза сверкали черным фанатичным блеском.
По спине и плечам бывшего агента прошелся сырой холодок, интуиция подала тревожный звоночек. Нет, монах и раньше недолюбливал новичка. Но скорее из природной мнительности, да и задеть стремился неявно, исподтишка. Теперь же что-то изменилось, ненависть стала концентрированной, направленной в одну точку.
Ощущение такое, будто снайпер отрегулировал фокус прицела.
Но дядя Ваня, к сожалению, ничего не понял. Осторожно отпустил драчуна, помог выпрямиться и похлопал по плечу.
– Не бузи, Миша. И не наговаривай. Игорек – парень нормальный. Сколько с нами, и никого не обидел, помогает. А что людей слегка дичится… бывает. Помнишь, в каком состоянии его Коля притащил?
– В том и дело, помню. И помню, через недельку зажило как на собаке. Не кажется странным?! Наивный ты, Иван Давыдович. С цивилом пьянствуешь, наши секреты выдаешь, шпиона пригрел. Сердцем чую – засланные казачки.
– То не сердце, Миша, желудок. Самогонки требует, вот и квакает. И вообще… достал ты! Коля наш человек. Вспомни, скольких вылечил. Уж ему я точно доверяю. И кстати, как насчет возлюби ближнего своего? Про раскаявшихся блудниц тоже слышал…
– Так то про людей, а здесь – твари сатанинские. Жечь их…
– Пророку больше не наливать, – веско изрек сосед, обернувшись к Сане-барду.
– Так точно, – хмыкнул музыкант. И добавил задумчиво: – А мне всегда белки мерещатся. Рыжие, с хвостом, и титьки – во! Хотя не, титьки из другой песни. Или хвосты…
Заразительный хохот дяди Вани слегка развеял напряжение. Даже Васька-программист вышел из ступора, блекло улыбнулся. Но священнослужитель лишь окрысился. Дрожал как в ознобе, сжимал и расшивал кулаки, а во взгляде сквозило и отчаяние, и ярость.
Происходящее нравилось изгою все меньше.
Среди местных Пророк считался пьяницей и пройдохой. Да и в кругу монахов не пользовался уважением. Держали и терпели лишь потому, что в периоды между запоями неплохо лечил прихожан. Всерьез его бредни не воспринимали, что наверняка весьма и весьма обижало.
Кто знает, быть может, здесь и сейчас брат Михаил пытался вернуть уважение. А что? Раскрыл заговор цивилов, поймал на горячем. Чем не способ повысить самооценку? И зачем прилагать лишние усилия? Вот есть врач-мод и протеже-изгнанник: на виду, не прячутся.
Выглядело это конечно глупостью и маразмом. Миронов отмел бы умозаключения, если б на месте Пророка находился кто-то другой. Но соль в том, что подобная идея вполне могла возникнуть в воспаленном мозгу фанатика и алкоголика.
Поймав хмурый взгляд Боровина, бывший агент кивнул: мол, давай уйдем. Но, едва встав на ноги, понял, что допустил ошибку. Внимание присутствующих сразу переключилось на него, бард сыграл похоронный марш, а дядя Ваня добродушно заулыбался.
– О, Игорек! Молодец! – воскликнул сосед. – Я знал, ты не из пугливых.
– Извини, – сдерживая раздражение, ответил беглый законник. – Но я судить не подряжался. Лучше пойду, Николая провожу, и спать.
– Да брось, – неожиданно встрял Васька. – Ничего ж серьезного. Вон брат говорит, что модификации от Лукавого, что цивилы навлекли проклятие на род людской. А я сомневаюсь. Потому как живут лучше нас, молодеют и богатеют, мы понемногу вымираем.
– А о Содоме и Гоморре ты слышал?! – закричал в гневе монах. – Там тоже жирели, разврату предавались. Цивилы – слуги Люцифера! Да воздастся…
Священнослужитель умолк, захлебнувшись яростью и слюной, закашлялся. А Игорь внезапно испытал зеркальный приступ злости и отвращения. К глупым людям, которые везде одинаковы. К неотвратимому року, преследующему попятам.
Другие сейчас ждут не правды, нет. Просто хотят позубоскалить, но втайне верят, что моды зло. Потому как признать обратное – расписаться в бессмысленности существования, в собственных ошибках, в том, что они глупцы, а не последователи великого учения «чистоты».
Изгой не удержался, тихо произнес:
– Тогда воздастся всему человечеству. Не-модов на планете нет.
– Ложь! Дикая ложь!
– А может неприятная истина? После Войны радиационный фон на Земле стал смертельно опасным. Везде. Остатки населения дышали дрянью, дрянь
