уезжает на работу, вытягиваюсь на кровати, собираясь вздремнуть. Но стоит мне закрыть глаза, как я вижу лицо Лили, которое так похоже на мое. Одно ее лицо – и больше ничего.
И еще оно похоже на лицо моей матери. Матери, которую я не помню. Матери, про которую никто не хочет со мной говорить.
Если верить тетушке Вэл, моя мать была талантливым музыкантом, она пела и играла на пианино. Мой отец точно не имел никакого отношения к музыке. Если пел, то фальшивил, не мог прочесть ни одной ноты, не мог выдерживать ритм. Если музыкальный талант передается по наследству, то я унаследовала его от матери, а через меня гены передались Лили. Какие еще свойства я, сама того не ведая, передала дочери?
Просыпаюсь и вижу: солнце уже опустилось за деревья и в комнате стоят сумерки. Сколько я проспала? Я знаю, Роб уже вернулся с работы, – слышу, как закрывается на кухне дверца шкафчика. Вероятно, он приехал, увидел, что я сплю, и решил приготовить ужин.
Я, сонная, вылезаю из кровати и кричу от двери:
– Роб, в холодильнике свиные отбивные размораживаются. Ты их нашел?
Слышу звяканье кастрюльных крышек внизу.
Зевая, я начинаю спускаться по лестнице и кричу:
– Я проснулась. Приготовлю сама. Тебе нет нужды…
Но внезапно нога подгибается. Я пытаюсь ухватиться за перила, но внизу передо мной словно разверзается бездна, и я лечу в ее пасть, падаю, соскальзываю.
Открываю глаза: я лежу у подножия лестницы. Я могу шевелить ногами и руками, но, когда пытаюсь повернуться, боль пронзает мой правый бок, боль, острая как игла. Я падаю на спину и чувствую, как что-то выкатывается из-под моей ноги и отлетает по деревянному полу. Что-то маленькое розовое, оно ударяется о стену в нескольких футах от меня.
Пластиковая машинка. Игрушечная.
– Роб! – кричу я.
Он должен был слышать, как я грохнулась с лестницы. Почему он не отвечает? Почему не выходит из кухни?
– Помоги мне, Роб. Помоги…
Но из кухни появляется вовсе не Роб.
Лили подходит к игрушечной машинке, поднимает ее и разглядывает бесстрастным взглядом ученого, изучающего результаты неудавшегося эксперимента.
– Ты, – шепчу я. – Ты это сделала.
Она смотрит на меня.
– Пора вставать, мамочка, – говорит она и уходит на кухню.
11
– Она специально поставила игрушечную машинку на вторую ступеньку, где я просто не могла на нее не наступить. Потом она стала шуметь на кухне, чтобы меня разбудить, и я пошла вниз. Она хотела, чтобы я упала.
Мой муж изо всех сил старается сохранять нейтральное выражение лица. Он сидит у нашей кровати, на которой я, с затуманенной викодином головой полулежу, подсунув под спину подушки. Костей я не поломала, но спину будто перетянули болью, и я шевельнуться не могу без того, чтобы по моим мышцам не прошли новые судороги. Он не смотрит на меня, его глаза прикованы к одеялу, он словно боится встретиться со мной взглядом. Я знаю, сколь абсурдными кажутся слова о том, что трехлетняя девочка намеревалась меня убить, но болеутоляющие таблетки ослабили все связи в моем мозгу, и вокруг меня, словно рой ядовитой мошки, витает целый сонм вероятностей.
Лили внизу с моей тетушкой Вэл, и я слышу голос дочери:
– Мамочка? Мамочка, иди поиграй с нами!
Моя дорогая доченька. Меня дрожь пробирает от ее голоса.
Роб издает встревоженный вздох:
– Я запишу тебя к врачу, Джулия. У нее прекрасная репутация. Думаю, она тебе не навредит.
– Не нужен мне никакой психиатр.
– Но ты должна показаться кому-нибудь.
– Наша дочь пытается меня убить. Психиатр нужен не мне.
– Она не пытается тебя убить. Ей всего три года.
– Тебя здесь не было, Роб. Ты не видел, как она разглядывала игрушечную машинку. Она словно пыталась понять, почему та не сработала. Почему не убила меня.
– Ты слышишь, как она зовет тебя? Наш с тобой ребенок, которому ты нужна. Она тебя любит.
– С ней что-то случилось. Она стала другая. Она уже не прежний ребенок.
