– Что вы чувствуете по отношению к дочери, миссис Ансделл? – тихо спрашивает она.
Этот вопрос заставляет меня задуматься, потому что я не уверена, как нужно ответить. Я помню, как мне улыбалась новорожденная Лили и как я тогда думала, будто этот миг всегда будет самым счастливым в моей жизни. Я помню ночь, когда у нее поднялась температура, помню, как я обезумела при мысли о том, что могу ее потерять. Потом я вспоминаю тот день, когда опустила глаза и увидела осколок у себя в ноге и услышала, как моя дочь напевает: «Мамочке сделать бо-бо. Мамочке сделать бо-бо».
– Миссис Ансделл?
– Я, конечно, ее люблю, – автоматически отвечаю я.
– Даже несмотря на то, что она напала на вас.
– Да.
– Даже несмотря на то, что она, кажется, стала другим ребенком.
– Да.
– У вас никогда не возникало желания сделать ей больно в ответ?
Я недоуменно смотрю на нее:
– Что?
– Такие чувства вполне обычны, – говорит она убедительным тоном. – Даже самая терпеливая мать иногда выходит из себя и шлепает или колотит ребенка.
– Я ее ни разу и пальцем не тронула. Я никогда не хотела причинить ей боль!
– А у вас никогда не возникало желания поранить себя?
Ах, как легко она ввернула свой вопросик. Я понимаю, куда такие вопросы могут нас привести.
– Почему вы спрашиваете?
– Вы получили две травмы. Ранение стеклом и ушибы в результате падения с лестницы.
– Не сама же я себе вонзила стекло в ногу! И не бросилась по собственному желанию с лестницы.
Она вздыхает, словно я слишком глупа и не в силах понять очевидное.
– Миссис Ансделл, никто не видел, как это случилось. Может, в вашей памяти сохранилось не совсем то, что было на самом деле?
– В моей памяти все сохранилось точно так, как я рассказываю.
– Я просто пытаюсь проанализировать ситуацию. У вас нет никаких оснований испытывать ко мне враждебность.
Неужели она слышит враждебность в моем голосе? Я набираю полную грудь воздуха, стараясь успокоиться, хотя у меня есть все основания испытывать к ней недобрые чувства. Мой брак под угрозой, дочь хочет меня покалечить, а передо мной сидит доктор Роуз, такая безмятежная и владеющая собой. Занятно, думаю я, ее частная жизнь такая же идеальная, как и ее образ? А вдруг она тайная пьяница, мелкая воровка или нимфоманка?
Или крадет мужей у других женщин.
– Слушайте, я не знаю, почему вообще разговариваю с вами, – замечаю я. – Думаю, мы обе просто попусту теряем время.
– Ваш муж беспокоится о вас, поэтому-то вы и здесь. Он сказал, вы похудели и плохо спите.
– Что он вам еще сказал?
– Что вы отдалились от дочери. И от него. Вы вроде бы заняты собой и, кажется, не слышите его слов. Вот почему я задаю вам такие вопросы. Вы слышите голоса?
– В каком смысле?
– Голоса у вас в голове? Голоса людей, которых нет рядом, но которые говорят, что вы должны делать? Может быть, покалечить себя?
– Вы спрашиваете, не психопатка ли я? – Я разражаюсь смехом. – Отвечаю не просто «нет», доктор Роуз. Категорически «нет»!
– Надеюсь, вы понимаете, я обязана задавать вам такие вопросы. Ваш муж обеспокоен состоянием дочери, а поскольку днем он работает, мы должны быть уверены, что она в безопасности, находясь вдвоем с вами дома.
Наконец-то мы добрались до истинной причины моего появления в кабинете психиатра. Они считают меня опасной для Лили. Считают чудовищем, детоубийцей, как мою мать, и защищают от меня Лили.
– Мне сказали, ваша дочь сейчас у вашей тетушки. Это временное решение, – говорит доктор Роуз. – Ваш муж хочет, чтобы его дочь вернулась домой, но он должен быть уверен: дома ей не угрожает опасность.
– Вы думаете, я не хочу, чтобы она вернулась? Я со дня ее рождения практически с ней не расставалась. Когда ее нет, мне кажется, нет какой-то части меня.
– Даже если вы хотите возвращения Лили, подумайте о случившемся. Вы опоздали на несколько часов, когда должны были забрать ее из детского сада, но даже не поняли этого. Вы верите, что ваша дочь склонна к насилию и хочет вас искалечить. Вы одержимы музыкальной вещицей, в которой, по вашему мнению, таится зло. – Она делает паузу. – И в вашей семье имели место случаи психоза.
