тот же телепатический приказ бежать на помощь боссу, то они шутя обгонят своих менее расторопных собратьев и примчатся сюда первыми.
Хотя нет, похоже, Омикрон призывал к себе свою армию вовсе не для того, чтобы она его спасла. Как бы ни торопились копатели, я все равно прикончу поводыря раньше, чем они до нас добегут. И он прекрасно знал об этом. Как знал и о том, что ему бессмысленно дергаться, пытаясь убежать или вступить со мной в драку. Я спущу курок еще до того, как однорукий сделает хотя бы шаг. Поэтому он приготовился умереть. Но не просто так, а нанеся мне перед смертью удар возмездия. Да, Омикрон погибнет, но я переживу его совсем ненадолго. Даже если мне повезет удрать от простых копателей, берсерки все равно настигнут меня еще до того, как я добегу до границы аэропорта.
— Так вот что ты задумал! — воскликнул я. — Ну ладно, будь по-твоему! Вот только у меня есть для тебя сюрприз получше!
Не тратя больше время на транслирование поводырю каких-либо образов, я подскочил к нему вплотную и засветил ему револьверной рукояткой по лбу. А когда он упал на спину, я выхватил свободной рукой из-за голенища сапога плоскую бутылочку из-под коньяка, выдернул из нее зубами пробку и, пока Омикрон не очухался, разжал ему стволом револьвера челюсти, а затем вылил содержимое бутылочки прямо ему в глотку. После чего отбросил склянку и крепко зажал врагу ладонью рот и нос, заставив его тем самым волей-неволей проглотить угощение.
Также, как Панкрат напоил близ Коврова «просветлителем» того зомби, так и я поступил сейчас с Омикроном. Разве что я влил в него не полстакана лекарства, а чуть больше — с поправкой на то, что он был все же не рядовым копателем, а высшим. Вряд ли кому-то еще до меня (
На превращение однорукого в человека ушло секунд на пятнадцать больше. Но когда у него прекратились судороги, его первая реакция ничем не отличалась от реакции Семена, который, правда, прожил затем совсем недолго. Сколько должен был протянуть в обличии чисторукого Омикрон, черт бы его знал, да я это и не собирался проверять. Едва его взор мало-мальски прояснился и у него наконец-то прорезался голос, которым он начал задавать вполне ожидаемые вопросы, я снова навел на него револьвер и приказал:
— А ну встать! Немедленно!
И без того напуганный калека беспрекословно подчинился.
— Не стреляйте, прошу вас! — взмолился он. — Я не знаю, что происходит… Где Марта? Что с моими детьми? Мы… Кажется, наш самолет упал, когда мы летели… летели в Ростов…
— Что еще ты помнишь? Отвечай! — потребовал я, посматривая на приближающуюся стаю. Спрашивать у однорукого его имя я не стал — оно было мне даром не нужно. Также меня не волновало, где он потерял руку. Но раз его не удивило ее отсутствие, значит, это случилось еще до той авиакатастрофы, о которой он заикнулся.
— Ничего! Я абсолютно ничего не помню! — ответил Омикрон. — Но я жив! Наш самолет должен был разбиться! Я видел в иллюминатор, как он упал на лес! Все кричали! Было столько криков! Господи, как же много там было криков! Одни крики и больше ничего!
— Сожалею по поводу твоей семьи, — сказал я, беря калеку за рукав и подводя его к краю крыши. Он не сопротивлялся — в таком шокированном состоянии он был не опаснее паралитика. — Я не знаю, что случилось с твоей Мартой и детьми, но наверняка все они погибли. И, поверь, лучше бы ты погиб вместе с ними, и наша встреча никогда бы не состоялась. Хотя у меня еще есть несколько секунд на то, чтобы это исправить. Прощай, Омикрон! Теперь мы с тобой в полном расчете.
— Боюсь, я вас не понимаю… — вытаращив на меня недоуменные глаза, начал было он. Но я сказал ему все, что хотел. А, сказав, изо всех сил толкнул его в спину и сбросил с крыши.
Конечно, он не разбился. И даже не покалечился. Упав с четырехметровой высоты, он удачно приземлился на полусогнутые ноги, а затем повалился боком на мягкую траву. Только встать с нее Омикрону было уже не суждено. Завидев несущихся к нему, двух гигантских берсерков, он заорал от страха, замахал рукой и заелозил по траве. Действительно, он ничего не помнил о том, кем он был последние несколько лет, а иначе вместо того, чтобы паниковать, он попытался бы вновь подчинить себе этих монстров. Которые, однако, тоже в упор не признали своего бывшего поводыря и хозяина. Теперь он был для них самым обычным человеком, а с обычными людьми у берсерков всегда был разговор короткий…
«Одни крики и больше ничего», — так описал Омикрон мне свои последние воспоминания. Как символично — мои последние воспоминания о нем были точно такие же. Спрыгнув с противоположного края крыши — так, чтобы вокзал заслонил меня от берсерков и от приближающейся стаи копателей, — я бросился наутек с той скоростью, на какую только был способен. Но дикие вопли раздираемого на части Омикрона продолжали преследовать меня до тех пор, пока я не отбежал от вокзала на достаточно большое расстояние. И после этого они еще долго эхом звучали у меня в голове. Эхом, которое будто совесть напоминало мне о том, что, мечтая свести счеты с одноруким злодеем-поводырем, отомстил я в итоге не ему, а совершенно незнакомому и ни в чем не виноватому передо мной человеку…
