Киантракс опустил голову, обвел всех пристальным пытливым взглядом. И позволил себе свирепую ухмылку.
— Мы наймем армию — и заставим людей убивать друг друга.
66. Слюнявая пасть будущего
Спустя несколько дней после ухода из Африла Билл сидел на мягком травянистом склоне холма, окруженный толпой почитателей пророка, и слушал проповедь Фиркина.
— Мы стоим на краю пропасти! — визжал старик. — На самом краешке! Там, куда ваша мама всегда увещала вас не ступать и не ходить, даже если понимала, что одним ртом в семье станет меньше. А если б она представляла, сколько зерна нужно на прокорм детям, то реже бы раздвигала ноги в молодости.
Лагерь на ночь устроили в чашеобразной долине, огороженной полукруглым скальным гребнем. С другой стороны склон уходил вниз. Естественный амфитеатр. Выпивка лишила Фиркина большей части рассудка — но не лишила чувства драмы. Он стоял на бочке, и его пронзительный голос отражался от скал и летел к толпе. А собралось тысячи две-три, все — само внимание.
— Мы стоим и глядим в будущее. Мы видим, как оно подмигивает нам из угла напротив. И мы сначала не знаем, трахаться оно хочет с нами или драться. И возможно, мы напуганы. В наших потрохах слегка бурчит и давит, мы стискиваем ягодицы и думаем о том, как объясним женам состояние наших штанов. А может, мы радостны, взбудоражены и подмигиваем будущему. Но тут снова наша клятая половина, и снова надо объяснять! Да пропади оно пропадом!
Толпа забормотала. Но ропот отнюдь не походил на коллективное «что-за-хрень-он-несет-и-что-мы-тут-делаем?». Честно говоря, Билл и представить не мог, о чем думает толпа.
— Но что, если будущее — не совсем неведомое? А если оно — не вонючая слюнявая драконья пасть, тисками сдавившая наши яйца? А если наше будущее — пророк, и наши яйца обняты мягко и бережно?
Билл покачал головой. Да уж. Трое суток назад ушли из Африла, а толпа растет с каждым днем. По оценкам Летти, сейчас уже тысяч пять-шесть. И при нынешних темпах через два дня будет десять тысяч.
Конечно, Летти занималась оценками, только когда разговаривала с Биллом. А разговоры в последнее время ее не слишком занимали.
Хотя Билл не особо жаловался.
При мысли об этом он улыбнулся.
— Пророк ласкает наше будущее. Мягко гладит. Обхаживает его со всей любовью и уважением, которых оно заслуживает. Он делает с вашими теми самыми то, что когда-то делала та девушка с окраины.
Билл начал ходить на проповеди Фиркина вечером того дня, когда компаньоны покинули город Дантраксовой гибели. Летти храпела под самодельным тентом, а Билл лежал, уставившись на грязную парусину, и пытался уразуметь, что же делать и как уберечь людей от неминуемой смерти. А потом услышал голос старикашки и подумал: возможно, вместо одинокого размышления стоит пойти и послушать, выяснить все, а затем рассказать компаньонам.
— Омытый драконовой кровью и золотом, грядет пророк! — возопил Фиркин. — Дым их пламени не тронет его! А мы пригласим его в наши жизни, а он мудр и вежлив, он умоется и оденется в свежее, прежде чем войти!
Билл подумал, что беда в поразительной скудости проповедей Фиркина. Никаких конструктивных деталей. Он не описывал дорогу к восхваляемому будущему — оно выскакивало в его словах совершенно сформировавшимся, без всяких досадных и неопрятных болезней роста. Впрочем, было приятно слышать о будущем, где пророк победил и преуспел во всем, за что брался. Потому Билл каждый вечер приходил послушать, и, похоже, никто не узнавал его в сумраке. На проповеди было так спокойно. Медитативно.
Все, пора удаляться. Покамест никто его не узнал. Лучше уйти, пока не начала расходиться толпа. Ведь на вопли «это пророк!» сбегутся сонмы поклонников, и несчастный пророк рискует закончить жизнь под ногами обожателей, затоптанный насмерть.
Потому, склонив голову, он встал и тихо пошел прочь. Никто его не окликнул. Никто не приветствовал осененного божественной благодатью на его пути среди людей. Лишь особа средних лет в платье с цветочками зашипела на него. А чего он загораживает?
В детстве мама рассказывала истории про королей и султанов, которые, переодевшись, никем не узнанные, бродили по городам, среди народа. Обычно монархи попадали в беду, учились у простых людей великой мудрости, открывались им, к восхищению и удивлению всех вокруг, затем продолжали быть королями и султанами еще знаменитее и славнее. Увы, для Билла анонимность превратилась в обыденную норму. Он слонялся, скучал, ощущал себя бесполезным и бессильным, не узнавал никакой великой мудрости и возвращался в свою палатку таким же никчемным засранцем, каким покинул ее.
И тем не менее, вернувшись в палатку, он понял, что все еще улыбается. Вообще, жизнь в палатках, наверное, самое лучшее, что приключилось с Биллом после потери фермы. Их подарил, кланяясь, купец, попросивший, чтобы они «оказались в святых руках пророка». Тогда это показалось Биллу
