80. Продать все и вся
Чуда хотела всего лишь не дрожать так сильно. Ведь она еще жила, разве нет? Еще не застряла между драконьих зубов. И исполинские звери ее слушали.
— Билл, — выдохнула она с дрожью в каждом звуке. — Так его зовут. Пророк Уиллет Фэллоуз. С севера долины.
Она перевела взгляд с огромной ухмыляющейся пасти на огромные ухмыляющиеся глаза.
— Ведь вы это хотите знать, правда? Кто он и как добился своего?
Черный дракон — гибкий, жилистый, прекрасный, смертоносный — опустил колоссальную голову. Чуда смогла заглянуть в его глаза. Она могла бы утонуть в них, раствориться. Золото этих глаз — единственное сокровище, которого она желала бы.
— Шпионишко, ты расскажешь нам все, — изрек черный.
Сила его слов отшвырнула Чуду. Она зашаталась.
— Ты выдашь нам все и всех. И скажешь спасибо, когда мы пожрем тебя.
Она упала на колени. Само дыхание зверя било, словно молотом.
И все же в нем столько величия! И столько хотелось бы изучить. Ей бы только измерить, осмотреть — ничего больше.
Но драконы не отличаются терпением.
— Он не пророк! Это полная чепуха. Это от лжи. Ее произнесли не подумав, а она укоренилась и стала… ну, не то чтобы полезной. Но люди хотели, чтобы она оказалась правдой. Я не думаю, что он сам поверил. Билл, то есть. Но другие поверили. Знаете, есть такой человек, Фиркин…
Чуда понимала, что болтает безудержно и бессвязно, но не могла думать связно. Здесь и сейчас — невозможно. Слишком много страха. И возбуждения. Быть так близко к ним! Безумие — но божественное.
— Но Билл использовал эту ложь — чтобы прийти сюда. Чтобы попытаться убить вас. Именно этого он хочет по-настоящему. Знаете, он ненавидит вас. Он думает, что вы… в общем, он зовет вас жирными, ленивыми ящерицами. Это он и говорит людям. Мол, вы просто валяетесь и жиреете на трудах людей, вы — как чума и зараза. Он ненавидит вас всем сердцем. Думаю: если очистить его натуру от всего мелкого, останется одна ненависть. Лютая.
Чуда видела: ее слова не очень-то действуют на драконов. Губы черного приподнялись, обнажив клыки.
«Структура челюсти совершенно другая, чем у Дантракса с Мантраксом, — меланхолично отметила научная часть рассудка. — Хотя клыки те же. Может, это подвид? Результат близкородственного вырождения? Или естественная вариативность?»
Остальные части рассудка беспрерывно вопили: «Мама, мама, мама, вот дерьмо, мама!»
Красный дракон склонился к ней, понюхал. Хотя она и стояла на коленях — выгнулась и чуть не упала.
— Ничтожество, — изрек он.
— Да, — подтвердила Чуда. — Именно это он и говорит про вас.
Дракон заревел.
И ревел.
И ревел.
Мир вокруг сделался вязкой сочащейся слизью, размылся, превратился в мучительное месиво, туман трясущейся души. Дрожь в разуме унялась не сразу. Затем Чуда ощутила текущую из носа кровь. В ушах тоненько звенело.
— Он оскорбляет нас, — заявил черный.
От каждого слова дракона голова Чуды взрывалась болью.
— Да, — подтвердила она. — Говорит — жирные, ленивые, уродливые, больные, с крошечными гениталиями…
— Хватит! — проревел дракон.
Чуда схватилась за голову, борясь с тошнотой.
— Нам не нужна его история, — прошипел бурый дракон.
Его голос был милосердно тихим по сравнению с остальными.
— Нам не нужен рассказ о его преступлениях и о его планах. Нам ничего не нужно, кроме одного-единственного. Если хочешь хоть когда-нибудь увидеть солнце, скажи нам, где пророк сейчас.
Чуда отчаянно кивнула. Страх удерживал ее надежнее любых когтей. Он стал льдом, задавившим ее пламя. Она поглядела вверх, на далекий кратер, на лживую надежду уйти живой. Так хотелось бы взглянуть на звезды еще раз. Но наверху виднелся только дым, сделавший все серым и размытым.
И вдруг, прилетевший из неимоверного далека, из настоящего большого мира за скалами, просочившийся сквозь звон в ушах, жаркое пыхтение драконов, звяканье их когтей по монетам, послышался барабанный бой, пение труб. Армия шла в бой.
