И чуть пожала плечами — будто в знак сожаления. Мол, бывает.
— И как он может быть прав? — воскликнул Билл, воздев руки к небу.
Затем он ткнул пальцем в сторону Мантраксова замка.
— Разве может быть правильной потеря стольких людей?
— С чисто академической точки зрения, — заметила Чуда, — потери, в сущности, были на удивление малыми.
— Малыми? Да ты стараешься успокоить совесть, потому что большинство их — на тебе! — закричал Билл, чувствуя, что подошел к самой критической точке. — Потому что Мантракс сам никого не убил! Только мы! Мы и наши постоянные глупости! А теперь я ответственен за всех собравшихся людей. Я. Не ты.
Он указал пальцем на Чуду:
— И не важно, сколько ты суетишься подле них. Они все смотрят на меня! А вы просите меня повести их на смерть! Убить их нашими же руками. Нет! Я не сделаю этого! Никогда! И можете валить подальше.
Воцарилось молчание. Над головой кружили и перекликались птицы. Постукивали и шелестели на ветру ветки. Те селяне, которые не отошли далеко, обернулись посмотреть: о чем это развопился пророк? Биллу было наплевать. Пошли они все!
Чуда изучала свои ладони. Балур скреб в затылке. Летти с хрустом потянулась, глядя на что-то неподалеку.
Билл решил, что настало время уйти. Да, повернуться к ним спиной и удалиться.
— Ты ведь знаешь, как это сделать, — сказала Летти ему в спину. — Вы с Фиркином обсуждали и это. Разве нет?
Билл пошел быстрее.
31. Полная лопата соломы и дерьма
Это случилось за день до того, как Биллу исполнилось семь. Он тогда чистил загон старушки Бесси, сгребал навоз и солому и, перед тем как взмахнуть лопатой, украдкой поглядывал на Фиркина.
— Что-то молчаливый ты ужасно, — заметил Фиркин после десятой минуты тишины.
Билл не ответил.
— А я вот думал о проблеме скармливания огненной травы селянам поутру. Ведь уют-траву Мантраксу можно доставить только к вечеру.
— Мой папка говорит, что все твои планы идут на хрен, — выпалил мальчишка.
Больше он терпеть не мог. Слишком уж давило ощущение предательства. Папа, конечно, сказал не так. Так бы сказал сам Фиркин, и так он лучше поймет. И почему бы не сказать именно так?
— А-а, — выговорил Фиркин, кивнул и повторил: — А-а.
Затем он подцепил очередную лопату навоза и плюхнул в тачку.
— Значит, ты ему рассказал?
Билл лишь пожал плечами. Не то чтобы рассказал… Но объяснять не хотелось. Хотелось, чтобы объяснил Фиркин.
А тот по-прежнему орудовал лопатой. Билл подумал, что будет лучше, если сказать прямо и в открытую, но не мог набраться сил. А в душе все кипело и давило, и думалось, что вот-вот взорвешься от злости и разочарования. В глотку толкался крик, дикий вопль, и Билл боялся, что расплачется. А лить слезы перед Фиркином не хотелось.
Фиркин остановился, оперся на лопату.
— Похоже, таки идут. Ну да.
И тут же в душе перестало кипеть и давить, но чувство потери и разочарования сделалось еще горше.
— Так что, все это было… — Билл замялся, отыскивая подходящее слово, — враньем?
Мальчишка еще не знал всех слов, описывающих предательство.
Фиркин яростно затряс головой.
— Нет, Билл, нет! Совсем не так. А что сказал твой папка…
— Мой папа не врун! — заявил мальчик с яростной ревностью, удивившей его самого.
Фиркин хохотнул и потянулся к фляжке.
— Нет, Билл. Твой папа точно не врун. И я никогда не говорил, что он врун.
Он надолго присосался к фляжке.
— Твой папка говорит правду. За годы я придумал до хрена планов. И много их обернулось просто дерьмом. И живем мы в долине под засранцами-
