Подступающие сумерки рассеивало зарево пожаров. Балур наблюдал, как стража плотной толпой выбегала из-за гарнизонной ограды.
— Признай: он отлично справляется со своим делом, — сказала Чуда.
Своим делом. Хм. Балур задумался. Слова «свое дело» подразумевают некий профессионализм, умственный настрой и верность избранному поприщу. Однако трудно считать Фиркина профессионалом хоть в чем-то. Воистину, самое лучшее, что можно о нем сказать: вдохновенный дилетант.
Но в деле он эффективен. Тут не поспоришь. Правда, этот вдохновенный энтузиазм постоянно вылезает боком. Последствия вылезания боком — вроде бегущих по улице горящих людей — и вытолкнули Балура из таверны. Эффективность налицо — и потому ящеру пришлось в очередной раз отложить расправу над стариком.
Но Балур не сомневался: об отсрочке придется долго жалеть.
Итак, диверсия Фиркина в разгаре, настало время вломиться в гарнизон, украсть бронированный корабль и отправиться к Летти с Биллом на остров дракона. Поток стражников из ворот уже сильно ослаб. За палисадом осталась жалкая горстка людей в доспехах. Стража ушла драться за свой город.
— Время наступать, — сообщил Балур, отстегивая молот.
Чуда облизала губы.
— Как думаешь, скольких жизней стоила возможность пробраться в гарнизон? — спросила она, глядя на свои руки. — В плане Билла все казалось таким простым. Клинически чистым. Всего лишь диверсия, чтобы отвлечь гарнизон. Что-то мелкое. Незначительное. Но на самом-то деле стража рубит людей на улицах.
Балур кивнул. Любит ученая банальные умствования, что поделаешь.
— То есть это тебе в сути кажется неконгруэнтным с утрированием тобою ситуации как представляется минуты назад?
— Неконгруэнтным с утрированием? — спросила с некоторым удивлением Чуда.
Балур поглядел на нее так, как привык глядеть на особо хвастливых и дерзких драчунов.
— Хотя я и имею питать склонность к сокрушению черепов, это не значит, что мною не отыскано время для расширения моих словарных запасов.
— Думаю, тут дело не в словарном запасе, а в синтаксисе, — сказала Чуда, покачав головой.
— Что суть составляет очередную неконгруэнтность, — заметил Балур, не ослабляя взгляда.
Чуда рассмеялась. Не очень весело.
— Ты когда-нибудь слышал о выражении «делать хорошую мину при плохой игре»? — спросила она.
Балур пожал плечами. Мимо пробежал человек с обильно кровоточащим порезом на лбу.
— Я не нуждаюсь в хорошей мине. Я суть уверен в своей возможности прорубить путь на корабль.
На этот раз Чуда не смогла изобразить улыбку.
— Балур, именно потому я и пытаюсь сделать хорошую мину. Ведь я пацифист. Все мое детство — невероятный уродливый кошмар убийств, насилия и крови. Но я сумела оставить его за спиной. Стала новым человеком. Лучшим человеком. Простым исследователем. И вот теперь, когда я могла бы заниматься любимым делом, не оглядываясь на прошлое, все вокруг снова превращается в кровавый кошмар.
Балур подумал, что покамест это не совсем кошмар, а попросту мелкотравчатый бунт с грабежами и хулиганством, но мысль Чуды уловил.
— Ну да, тут в сути идущее не совсем так, — согласился он.
Чуда испустила звук, который можно было бы назвать смешком, не звучи он так, будто перебил все остальные смешки на своем пути.
— Нет, — сказала она, — лично для меня беда не в том, что план пошел наперекось, а в том, что меня совсем не пугают и не тревожат кровь и смерть. У меня словно опять отключилось человеческое в душе. Я ищу, а там одно только…
Она замолчала, скривилась, напряглась, будто пыталась состроить подобающую случаю гримасу и не могла ее вспомнить.
— Одно лишь легкое сожаление. Гляди, вон!
Она махнула рукой в сторону города, откуда доносились стоны и дикие вопли. В конце улицы три смутно различимые фигуры вколачивали стражника в землю.
— Я гляжу на хаос. На безумие. А в душе — ничего!
Балур кивнул, ощущая, как по лицу помимо воли расплывается ухмылка.
— Но в хаосе и безумии войны суть и величественное, — сказал он.
— Величественное? Боги, ты пьян? Неужто трезвый может сказать такое?
— Я не верю, что ты имела хоть когда наблюдать меня полностью трезвым, — заверил Балур, по-прежнему ухмыляясь.
Эта реплика, похоже, выбила Чуду из колеи — и из приступа самокопания.
— Меня не радует это откровение, — сообщила она чуть растерянно. — Но меня злит, что оно могло бы меня обрадовать. В смысле — немного легче от мысли, что ты, когда машешь молотом и убиваешь, тоже не совсем в себе…
Чуда отвернулась, затем снова уставилась на свои руки. Она сжала кулаки — но несильно, потом пожала плечами.
