впадать в боевое безумие нео в считаные минуты дрогнули. Задние ряды по-прежнему рвались к стене, передние же отшатнулись от обрушившегося на них свинцового ливня. Началась давка, которая сопровождалась драками мутантов друг с другом. Скопившаяся ярость искала выход: в дело шел весь арсенал примитивного оружия, а еще – клыки и когти.
– Вот те на… – прошептал Лан, а Светозар, на миг повернувшись к нему, сверкнул глазами, словно юнак, которому выдали его первый боевой меч, и теперь он хвастается перед младшим братом. Дескать, смотри, что у меня теперь есть! Всю жизнь о таком мечтал!
А потом снова – лицом к врагу. И одиночными выстрелами – размеренно и четко. С холодной головой. И каждый раз – неумолимо в цель.
Лан опустил бердыш. Стену очистили от нелюдей, рубить больше было некого.
Грязные, разбитые пальцы с неохотой выпустили напитавшееся кровью, но по-прежнему ухватистое ратовище. Лан подошел к щербатому зубцу и привалился к нему плечом. Он смотрел, как драпают нео, но мысли его простирались дальше кремлевской стены и просматривающейся с нее площади.
Сначала – танк. Теперь – ожившее старинное оружие. Чудеса в решете!
Этот день был полон сюрпризов. Лан догадывался, что в жизни его общины произошел важный перелом и что сегодняшний бой войдет в летописи, которые напишут книгописцы разных лет и разных краев по велению сердца, чтобы сохранить память о подвиге воинов Кремля в веках.
Но в тот момент Лан не подозревал, что перелом произошел и в его жизни. Что руки, познавшие в полной мере тяжесть оружия, больше не захотят плуга. Что он никогда не сможет забыть азарт сражения и тот прилив сил, который дарит обращенный на врага праведный гнев.
Ударами бердыша Лан не просто отправил в вековечную тьму нескольких врагов. Таким образом – грубо, но верно – он отделил «себя вчерашнего» от «себя завтрашнего».
Но до завтра еще нужно было дожить.
Нео отступили. Усеянная телами убитых и раненых мутантов Красная площадь как никогда точно соответствовала своему названию. Хотя раньше, говорят, «красная» означало «красивая». А теперь «красная» – и есть «красная», без всяких вторых смыслов. Вечно умытое свежей кровью поле брани.
Растворились вдали гротескные силуэты двух гигантов. Один был отдаленно похож на человека, а второй – на двуногого ящера. Уцелевшие биороботы вышли из боя, и защитники Кремля, опьяненные радостью победы, долго кричали им вслед едкие подначки.
Но биороботы недаром занимали вершину пищевой цепи в здешних гиблых краях: они никогда не рисковали почем зря и не шли в атаку наобум, руководствуясь лишь задетыми чувствами. Бронированные твари уходили, но каждый человек за стенами Кремля знал, что они не упустят случая поквитаться за поражение.
Потом на Красной площади снова появились нео. Они вышли из развалин маленькими осторожными группами – по две-три особи в каждой – и, с опаской поглядывая в сторону Кремля, принялись кантовать мертвых и раненых сородичей. Это были падальщики. После боя племена требовали обильной и сытной еды, поэтому падальщики искали покойников пожирнее и без видимых болячек на теле – без сочащихся пятен лишая, гнили от сифилиса или выпирающих из-под кожи опухолей. Кремлевские стрелки им не мешали: пусть обезьяны делают грязную работу, чем меньше трупов останется на площади, тем лучше.
Первая группа падальщиков поволокла за ноги крупную особь, покрытую роскошной шерстью, в развалины. Остальные же постепенно начали входить во вкус. Простецкая душа косматых нелюдей жаждала доступных развлечений. Одни издевались над ранеными, засовывая в раны тупые концы копий, и, лишь вдоволь наслушавшись воплей и мольбы обреченных, разбивали им дубинами головы. Делали они это без злости, гортанно похохатывая и повизгивая от удовольствия. Другие выискивали тела недругов, с которыми они некогда рассорились из-за блохастых шкур, жевательных корешков, места у костра или самок. А после – отрезали им гениталии, выдергивали клыки и когти.
Лан, погрузившись в свои мысли, до сих пор стоял у зубца. В какой-то момент действо, разворачивающееся внизу, стало ему противно. Он отвернулся от Красной площади и тут же увидел идущего к нему брата.
– А ты не сдрейфил! – констатировал Светозар, от души приложив Лана ладонью промеж лопаток.
Лан устало улыбнулся. В другое время похвала от бравого дружинника заставила бы его подпрыгивать от радости, как необъезженного фенакодуса, но, пройдя через горнило сражения, Лан словно заново родился. Перемены в его душе, скорее всего, почувствовал и Светозар. Поэтому он продолжил уже серьезным, даже сумрачным голосом:
– Лан, ты… знаешь что? Прости, братуха, я раньше был не прав.
Лан кивнул.
– Мы, как-никак, одной крови, – продолжил Светозар. – И в бою ты был… – он слегка запнулся, а потом признал, глядя в сторону, – хорош.
«Хорош для пахаря», – договорил про себя Лан.
Тут же вспомнились наветы, которыми бросались злые языки за спиной. А может, не злые, просто более осведомленные. Мол, Лада – временная жена сотника Мечислава, от которого она родила Светозара, – будучи отданной замуж за Крива-Чернорота, продолжила ходить к сотнику. И Лана понесла она, как и первого сына, от сотника, а не от грубияна Крива. Поэтому Лан по крови – дружинник, и это видно всем, у кого есть глаза. У парня – косая сажень в плечах, медвежья силища в руках, плавные и точные движения прирожденного рукопашника и талант в обращении с холодным оружием. Только по закону
