ступеням госпиталя объемистую бочку.
– Парень! Лан, кажется? Кривов сын? Помоги, а?
Отчего же не помочь? Тем более, у него всегда хорошо получалось ворочать тяжести. Тут особых умений не нужно, это ведь не пахать и не сеять. Раз- два, и готово. Подхватил, крякнул и поднял «на пердячем пару», как говаривал Крив Чернорот.
В бочке оказалась вода. Втащив ее на крыльцо, Лан вызвался помочь мастеровым еще. Мужики от лишней пары сильных рук отказываться не стали.
– Тогда покатили в мертвецкую!
– Эй-эй! – тормознул их Лан. – Если в мертвецкую, то ближе будет с заднего входа.
– Парень, а ты видел очередь возле заднего входа? – ответили ему. – Нет?
Лан поджал губы. Неужели столько погибших, что в мертвецкую не пройти коротким путем? А нео ведь не убрались насовсем, просто отступили за развалины. Там они залижут раны, отоспятся, отожрутся свежатиной и снова ринутся в бой.
Пальцы сжали ратовище отсутствующего бердыша.
Что ж, стоять будем до последнего бойца. Как всегда стояли, когда вражеские полчища осаждали сердце Москвы. С древних времен и до Последней войны, отгремевшей двести лет назад. С Последней войны и по сей день. И, наверное, так будет всегда, пока существует земная твердь.
«К тому же теперь у нас есть танк!»
Лан не был неженкой, но под сводами госпиталя у него закружилась голова. Из-за запаха свежей крови, желчи и нечистот хотелось закрыть рукавом нос, а из-за криков и стонов – поплотнее заткнуть уши. И вообще – повернуться к выходу и бежать-бежать-бежать отсюда подальше, потому что если ад и существует, то он наверняка похож на госпиталь после приема раненых с передовой.
Такова обратная сторона победы. Кто-то сегодня будет пить хмельное на пиру, а у кого-то наживо отнимут ногу прямо на полу в госпитальном коридоре, потому что все операционные заняты.
Его снова узнали и окликнули:
– Лан! Друг мой!
Лан с видимым усилием оторвал взгляд от дружинника, над которым склонились двое лекарей. В свете мерцающей электрической лампы они пытались вынуть застрявший в скуле воина наконечник стрелы.
Отец Филарет тоже был здесь: помогал раненым. Кого – исповедать, кого – поддержать морально, кому – бинты поправить, а кого и прижать покрепче к столу, чтоб не шибко дергался во время болезненной процедуры. Руки-то отца Филарета еще не утратили той силы, что в течение долгих десятилетий помогала монаху-воину орудовать мечом не хуже, чем дружиннику. Сейчас он стоял над бойцом, чья голова была обмотана окровавленными бинтами так, что открытым остались лишь сжатые в тонкую линию губы и поросший редкой бороденкой подбородок.
Лан сказал мастеровым, чтоб дальше те справлялись с бочкой сами, и подошел к Филарету.
– Говорят, отличился ты сегодня на стене, – сказал, улыбаясь, Хранитель Веры. – Отец Сергий так и доложил мне: дескать, в трудную минуту Лан вместе с братом закрыл брешь в обороне и собственноручно отправил во тьму не меньше пяти богомерзких нелюдей.
– Все сражались, как в последний раз, – ответил Лан. Он понял, что человек, возле которого задержался Филарет, – это Воислав, получивший по шлему утыканной арматурой дубиной. – Я занял место этого парня в орудийном расчете, – сказал он, глядя на тугой кокон из бинтов. – Воислав поправится?
Филарет вздохнул и развел руками.
– Воиславу вправили и зафиксировали мозг. Сейчас он в коме, сможет ли бедолага прийти в себя… Надо верить! Это все, что я могу сказать сейчас, сын мой. Надо верить… – Он внимательно поглядел на Лана. – А нужна ли тебе какая помощь? Или ты оказался настолько искусным воином, что вышел из боя без единой царапины?
– Где уж там… царапины есть, – признал Лан. – Но они пустяшные.
– Я добуду немного спирту и пластырь из бересты, – сказал Хранитель Веры. – Выйдем на свежий воздух, ты обработаешь себе рану, а я… Разговор, в общем, есть с глазу на глаз.
– Как скажете, отче, – кивнул Лан.
– Погоди… – Отец Филарет поднял руку, призывая Лана помолчать, а потом потянулся и поймал за рукав идущего мимо человека в богатой одежде. – Ждан Ростиславович! – обратился он к пойманному. – Как там Вадимка?
У Ждана Ростиславовича была тщательно причесанная окладистая борода, тяжелые морщинистые веки под бесцветными глазами, широкие залысины и смазанные смальцем волосы.
– Не будет больше ходить Вадимка, – ответил мрачным голосом Ждан Ростиславович. – Остался я без приказчика, отче. И, как назло, нет времени искать ему замену. Все, на кого я мог положиться, или при деле, или мертвы.
– Не тужи, Ждан, – сказал ему отец Филарет. – Загляну я к тебе чуть позднее. Разговор будет… – Он перевел взгляд на Лана и добавил: – А может – и не будет. Поживем – увидим.
