руками. Не оставалось сил что-то объяснять. Была – теперь нет. Словно сквозь землю провалилась. Отчего и почему – черт его знает, вроде постоянно мелькала в поле зрения… И домелькалась.
– Ну привет – приплыли… – Сенатор вздохнул, стянул с себя очки и принялся суетливо протирать стекла. – Если красавица решила нас кинуть, то пусть на гонорар не рассчитывает!
Филя закивал, почесывая висок.
– Надо уходить, – сказал тогда сенатор. – Костыль – ты наш новый проводник. Ну судьба у тебя такая… выходим как будешь готов.
– Пошли сейчас, – Садовников посмотрел на лес. – Нечего торчать битый час на открытой местности. Спрячемся под деревьями, там я и переведу дух.
На самом деле он надеялся, что Гаечка будет ждать их в подлеске. Мало ли по какой причине она покинула основную группу: не девочка уже – знает, что делает, и в Зоне не новичок. Может, побоялась, что столб дыма, видимый издалека, привлечет к особняку бандюганов всех мастей…
Но и в лесу Садовников не отыскал ни следа своей бывшей стажерки.
Похоже, на этом этапе действительно пришла пора брать паузу и кушать «твикс», иначе была большая вероятность свалиться от переутомления.
Сталкер проспал до утра. Все это время Шимченко не смыкал глаз и психовал. Сенатор не был приспособлен к Зоне, хоть и пытался хорохориться. Повезло, что ночью их не накрыло какой-нибудь хитро замороченной аномалией – в виде «ответки» на негативное мышление папика. Несмотря на то что сенатору не спалось, стоять в дозоре до рассвета все равно пришлось Филе. Похоже, что, кроме сталкера, нормально отдохнуть повезло только Виталику.
Гаечка не появилась и утром. Ну что ты поделаешь с этой девицей… лови теперь ветер в поле. Снова, наверное, подалась к «мичуринским». Как было ни тяжело, Садовников попытался отвлечься от тоски и беспокойства. Безумное задание выполнено и перевыполнено, гиблое место зачищено. Пацанов погибших, конечно, жаль, но такова се ля ви. Мальчишку спасли – и слава богу, ему ведь еще жить и жить. Может, в будущем и выйдет из него какой-то толк, тогда жертвы окажутся ненапрасными.
Назад шли бодро. Филя пытался хохмить, Виталик со щенячьим восторгом смотрел по сторонам и осыпал Садовникова вопросами. Сталкер отвечал как на духу. Это помогало отвлекаться от мыслей о Гаечке. Сенатор был угрюм и постоянно оглядывался: то ли потерю проводницы он воспринял как личный провал, то ли просто прощался с родными местами, в которые ему больше не вернуться.
Садовников шагал мерно, как автомат. Новая алюминиевая трость погнулась, проку от нее не было почти никакого. В обход мимо затаившихся аномалий и пустырей, черных от «порчи». С долгими остановками перед любым мало-мальски подозрительным участком.
Виталик, возомнивший себя подмастерьем, ни на шаг не отступал от Садовникова. Даже с отцом он общался меньше, чем с небритым хромым сталкером в драной, прожженной одежде. Все ему было интересно: и следы бродячих «жарок» на траве, и трепет «серебристой паутины», и беспокойное веретено «веселого призрака». Холодные огни, зажигающиеся над деревьями и обросшими «мочалом» столбами ЛЭП. Необъяснимые звуки, доносящиеся из чащ.
Зона ослабляла хватку. Садовников как никогда остро ощущал приближение ее границы.
В полдень они прошли затянутый серым туманом окаменевший лес. Место прошлой стоянки оказалось под порослью молодой «черной колючки». Действительно, в этих краях нельзя было пройти одной дорогой дважды.
С обедом решили повременить. Нормальный лес был так близко, что ветер доносил его запах. Виталик и Филя приободрились, Садовников тоже почувствовал, что открылось второе дыхание. Лишь Шимченко был мрачнее тучи, он уже ни с кем не разговаривал, шел, погрузившись в размышления.
Поэтому для всех стало неожиданностью, когда раздался его утомленный скрипучий голос:
– Мне всегда везло с командой… если бы не команда, я бы не заработал и половины своего состояния.
Все остановились. Шимченко смотрел вперед: на ветви серого, болезненного вида дерева сидел дятел. Зона снова незаметно переходила в обычный лес, и граница была всего в десяти метрах.
– Там, дальше, – наша новая жизнь. – Сенатор выдержал паузу; теперь голос его окреп, и говорил он словно на митинге. – Новая жизнь и, неизбежно, – очередные ошибки, ведь без них – никак. И, чтобы начать совершать новые ошибки, прежде всего нужно исправить старые. Сын, я думаю, со временем ты поймешь, что я был прав, и сможешь простить меня… Филя!
Помощник сенатора ударил Садовникова финкой с тем же преданным собачьим выражением на лице, с которым он внимал шефу секундой ранее. Сталкер парировал удар машинально. Если бы у него была старая трость, то он бы сломал Филе запястье. Алюминиевой палкой удалось лишь слегка ослабить удар, не позволить лезвию погрузиться в плоть по самую рукоять.
Виталик закричал – так же пронзительно, как в те минуты, когда Ангелина убивала Большого. Затем мальчишка кинулся на Филю. Драться он не умел, но колотил кулаками и царапался столь отчаянно, что свалил помощника сенатора с ног.
– Виталий Всеволодович! – недовольно бубнил Филя, прикрывая голову от града ударов и пряча лезвие ножа так, чтоб мальчишка не поранился. – Ну что ж вы, право, делаете! Будет вам! Ну будет!
Юный Шимченко кричал и бил, как берсерк, на его перекошенных губах выступила пена.
Тогда вмешался сенатор. Он жестко захватил шею сына сгибом локтя, оторвал от Фили.
