начала произошла удивительная метаморфоза, вызванная наличием в войске короля – единственного зримого символа правоты их дела. На юг они отправлялись, дабы спасти для державы ее монарха, помазанника Божия, и вот теперь он лично ехал на спине кобылы, кивая и милостиво улыбаясь толпам, сходящимся посмотреть на него.
И хотя при короле не было Большой печати, зажиточные торговые городки уже не прятали своих припасов, не строптивились и не запирали перед армией ворот. Менялы сами предлагали в рост деньги – даже не по счету, а по весу, – стирая со лбов испарину при виде того, как их состояния целиком уплывали из городских ворот вместе с монаршей четой. С эдакими суммами и с опорой на ремесленников центральных городов армию можно было накормить и переоснастить. Деньги в походную казну вновь текли рекой, ну а когда придет черед платить по счетам, там будет видно. Так думала Маргарет, посылая Дерри с сотней других переговорщиков договариваться о пополнении запасов. Результаты тех переговоров прибывали в виде мычащих, блеющих стад и гогочущих гусей, числом превосходящих самые смелые ожидания. При наличии серебряных монет Англия превращалась в сплошные закрома, способные накормить всех и еще в сотню раз больше. Впервые за долгие месяцы люди королевы могли вонзить зубы в толстые ломти мяса с вертелов, запихать в рот пахучие краюхи хлеба и ощутить под благостное урчание набитых животов, как в тело возвращаются силы. Люди были еще худы, но уже не измождены, а в глазах у них появился блеск жизни. Спустя считаные дни после жареного, пареного и тушеного люди начали прибавлять в весе и мускулатуре. Вести таких в строю было уже не зазорно, а даже приятно. В Кенилуорте, близ своего замка, Маргарет остановила армию и дала указание наполнить кладовые отборной провизией, а подвалы – амуницией. Определилось место и под казну. Потянулись нестройные очереди за давно просроченным денежным довольствием, которое из новых кедровых сундуков выдавали строгие каптенармусы. Постепенно к обозу стали прибредать и женщины из окрестных деревень, чтобы тем или иным способом заработать несколько монет – кто шитьем, кто стиркой, кто кое-чем еще.
Солнце скрывалось так же быстро, как все эти месяцы, а скованная морозом земля так и не оттаивала на протяжении нескольких драгоценных часов слабого света. Зима выдалась суровой, а весной пока и не пахло. Становилось, наоборот, холоднее. По утрам травы посверкивали сероватым инеем, и бывали дни, когда он не сходил вовсе.
Маргарет стояла, глядя из высокого окна на свой небольшой, осиянный сотнями костров городок рядом с Кенилуортом. Несмотря на холод, там пел кто- то из людей. Слов было не разобрать, а мелодия поднималась и опадала, словно гудение улья. Любопытно, будет ли ощущаться вибрация этих голосов, если дотронуться до оконного стекла?
– Иногда я чувствую себя чуть ли не их матерью, – задумчиво произнесла королева.
Присутствие Сомерсета чувствовалось неким бременем. Он был на несколько лет моложе Маргарет, гибкий, сильный и напористый, каким никогда не бывал ее супруг. Интересно, находят ли, старея, люди привлекательной морщинистую плоть своего пожизненного избранника или избранницы? Или же их неизбежно влечет к упругим молодым мышцам, прямым плечам и здоровому цвету кожи? Один локон волос правительницы выскользнул из зажима, и она задумчиво игралась с ним, накренив голову и размышляя разом о многом.
Генри Бофорт толком не знал, что ответить на то, что Маргарет поддерживает в себе материнский инстинкт к шотландцам в килтах и к грубой сквернословящей солдатне. Кашлянув, он развязал кожаную тесьму на стопке бумаг и пергаментов.
– Я уверен, что они… ценят вашу заботу, Маргарет. Как же иначе? А у меня тут прямо беда со скреплением договоров. У нас пока нет Большой печати, что является досадной помехой, а в иных случаях – просто препятствием. Мне кажется, она все еще где-то в Лондоне или же в личном багаже у эрла Уорика. Без нее мне пока приходится ставить на воске оттиск моего фамильного герба, с перстнем короля Генриха и его именем на грамотах о сборе податей. Но и здесь бросается в глаза отсутствие печати. Маргарет, вы уверены, что король Генрих… – Сомерсет умолк, в усталой растерянности потирая небритые скулы и подбородок. Он терпеть не мог обсуждать с королевой мысли и поступки ее мужа, словно тот был деревянной куклой. – Вы уверены, что он подпишет документы? Без его печати достаточно будет его вензеля, если он соблаговолит его начертать.
– Думаю да. Генрих, конечно же, согласится, если его попросить, – ответила Маргарет.
При этом она горестно-насмешливым взглядом скользнула по собеседнику. Они оба знали, что Генрих соглашается на все, что угодно. Это была самая сердцевина его слабости. Ахиллесова пята размером с гору.
– Если нужно, я готова ставить его вензель сама, – добавила королева.
Герцог Сомерсетский потрясенно застыл, на что Маргарет подошла ближе и махнула рукой.
– К чему такая удрученность, милорд? Видит бог, мне это поперек души – хотя некоторые из его епископов и ноблей, возможно, были бы рады получить бумагу с его вензелем – уж они бы и лелеяли ее, и перечитывали! Во лжи меня никому не упрекнуть – иначе б я ставила вензель моего мужа и его печать на чем угодно. – Видя смятенность Сомерсета, она невесело покачала головой. – Я делаю только то, чего хотел бы сам Генрих, если б мог. Вы меня понимаете? Мой сын – принц Уэльский, и ему в свое время восходить на трон. Единственная
Протянув руку, королева невесомо провела ладонью по щеке Генри Бофорта. Он не съежился и не отвел взгляда под ее глазами, высматривающими в нем силу, столь нужную ей.
– Я пошла бы на все, милорд, чтобы уберечь сейчас этот трон. Вы понимаете? Не затем я прошла весь этот путь, чтобы упасть буквально на последнем
