шаге. Мне нужно больше людей, чем те души, что скучились вокруг этого замка. Мне нужно тысяч двадцать,
Сомерсет зарделся, чувствуя у себя на коже тепло ее прикосновения, которое еще какое-то время держалось.
Створки ворот Лондона были широко открыты перед армией, приблизившейся к городу под знаменами Йорка. На проезде через Мургейт Эдуард с Уориком держались сообща во главе колонны, не замечая на лицах собравшейся толпы какого-либо страха. Само собой, заслышав о приближении армии, город все-таки замер: слух достиг даже окраинных трущоб. Люди откладывали свои дела, покидали столы и очаги, на ходу набрасывали плащи и платки и выходили на холод, крепчающий, казалось, с каждым днем.
Ясное и тоже слегка подмороженное бирюзовое небо высилось над городом. Сообщали, что Темза схватилась льдом. Эдуард с Уориком ехали по запруженным улицам, бряцая оружием и сбруей среди колыхания знамен спереди и сзади. Оба по такому случаю были в полном боевом облачении, с фамильными гербами на щитах, так чтобы все, кто лицезрел их, знали, кто именно проезжает мимо в торжественном строю.
Как ни усердствовали со смазкой и краской слуги Уорика, но после нескольких месяцев непрерывной носки металлические части доспехов истерлись и поржавели, а кожаные вставки задеревенели и скукожились до трещин. Проезжая мимо сиятельных ольдерменов в синих и алых одеяниях, люди Ричарда преклонили знамя. Для того чтобы поприветствовать вход армии в Лондон, отцы города вместе с мэром прервали заседание и вышли из ратуши. Раскрасневшиеся, как от бега, они, тем не менее, отвесили поясной поклон перед штандартом Уорика с белой йорковской розой на навершии.
При оглядывании кучки «сиятельств» Ричард с улыбкой тряхнул головой. Эти люди отказали во въезде дому Ланкастеров, королю и королеве Англии. Этим они сделали выбор, и теперь им нет обратного пути. Потому неудивительно, что они, прервав утреннюю трапезу, вышли наружу, чтобы благословить Эдуарда Плантагенета. Свои судьбы и саму жизнь они таким образом связали с домом Йорка.
Проезжая, Уорик оглянулся через плечо. Ох, и боров же этот мэр: руки как розовые колбасы, а лицо – сплошные бугры сала! Отчего-то пробрало раздражение: кто-то отращивает себе зад, брюхо и бока, а солдаты в походе недоедают. Справедливо ли такое несовпадение? Хотя его, понятное дело, можно устранить, скормив этого борова ратникам. Тогда и все излишества, глядишь, вернутся… Эта мысль до странности веселила.
Улицы на пути к реке становились все более людны, воскрешая в памяти вторжение в город Джека Кэда – тогда, помнится, тоже бесновались толпы, а еще творились несказанные ужасы и злодеяния. От того припоминания Уорик вздрогнул, внушая себе, что это от холода. Слава богу, что Эдуард поддался на уговоры сделать верный шаг! Хорошо, если б так оно и было. Изначально юный герцог Йоркский был одержим мыслью вторично напасть на королевскую армию. С этим намерением они уже отправились на юг, когда встречно в дороге до них донеслась еще одна весть. Королю с королевой дали поворот от ворот их собственной столицы, не дав в нее въехать. Это меняло многое, если не все, и у Уорика был с Йорком разговор длиною в ночь.
Сейчас оставалось лишь молиться, что выбор был сделан правильный. Уверенность в войске королевы подрублена под корень, а правота их дела встала под вопрос. Все это приумножало шанс наконец-то вонзить меч в бок Ланкастерам.
Однако вместо того чтобы начать неотступное преследование, Ричард взялся убеждать Эдуарда войти в тот самый город, который отказал во въезде королю Генриху. Поначалу молодой герцог свирепствовал, громогласно орал о своем несогласии, плюя на присутствие посторонних, которые могли всё слышать. В накале своей строптивости и гнева он в который раз напомнил Уорику о том, что тот его уже сдержал однажды, когда ему ничего не стоило убрать короля Генриха. Опять и опять Йорк ссылался на битву при Нортгемптоне, и на лице его ясно читались боль и скорбь. Но при всем при этом он был уже не ребенок. Да, ему всего восемнадцать, и ему стоило титанических усилий себя сдерживать, но, тем не менее, он выслушал своего старшего товарища, позволил ему говорить и объяснить,
Поняв и приняв наконец увещевания Ричарда, Эдуард из угрюмых отказов с легкостью перепрыгнул в энтузиазм и необузданный смех, словно эта идея принадлежала ему. После перенесенных выплесков и штормов его норова Уорику оставалось лишь, переводя дух, утирать пот со лба. Звезды на небосводе предсказывали весьма непростое совместное будущее. Да, Йорка можно было убедить и подвигнуть, однако
Хоть и велик Лондон, а заводить в его стены целиком всю армию было бы безрассудно. А потому восемь или девять тысяч человек так и остались в миле за городом, там, где посуше. Они остались дожидаться трех тысяч, сопровождавших Уорика и Йорка при расквартировании и добыче провианта. Обычное количество капитанов к моменту въезда в город таинственным образом удвоилось, так что теперь за солдатами приглядывали восемь десятков офицеров-ветеранов. По их команде солдаты разошлись вдоль улиц, чтобы население не шарахалось от топота тяжелых башмаков при проходе от дома к дому, возле каждой лавки и таверны. Эль – его болезненная нехватка постоянно ощущалась в походе. Кое-кто месяцами не ощущал у себя на языке ничего, кроме воды. Капитаны изжаждались эля и поминутно облизывали пересохшие губы. По приказу Йорка им выдали жалованье, так что многих тяготили тугие кошельки, которые необходимо было опустошить до завтра. Меж собой ратники готовились к утру выжать лондонские погреба досуха. До рассвета это воинство готово было упиться в хлам, но они уже столько времени были суровы и мрачны, извечно в опасении атаки, что им ох как не мешало хотя бы на эту
