ночь избавиться от своих насущных забот, залив их пенным. Через город Ричарда Уорикского и Эдуарда Йоркского сопровождала всего лишь сотня рыцарей. Неизвестно, вело ли этих людей ощущение избранности и чести, или же они просто предвкушали предстоящую ночь распутства. Они ехали, подняв головы, все время на юг к реке и громадному лондонскому дому Йорка, известному, как замок Бэйнардз. Он высился вдоль реки краснокирпичной громадой, одетый плющом, который местами поднимался до самого верха башен. Весть о приезде неслась впереди всадников, и ворота уже ждали их, открытые нараспашку. При виде внутреннего двора Эдуард дал шпоры коню, жестом веля всем ехать следом. Поминутно оскальзываясь на гладких камнях, кони прянули вперед на опасной скорости.
Залетев во двор, кавалькада круто осадила лошадей, отдуваясь и улыбаясь от приложенных усилий. Уорик, по-прежнему колеблясь, поглядывал на молодого предводителя их компании. Ставки сделаны, это понятно. Обратного пути нет. Но каждый час, потраченный в Лондоне, – это час для королевы, дающий ей время осуществить замыслы, набрать солдат или хотя бы просто отойти подальше. Тем не менее кавалькада спешилась в твердыне Йорка, за стенами которой текла Темза. Было как-то не по себе чувствовать безопасность в таком месте – в городе, давшем отказ Ланкастеру. Мышцы слегка расслабились, когда Эдуард призвал всех испить вина, эля и как следует согреться у огня. По городу разбрелось три тысячи человек, вставших на постой в каждой гостинице или зажиточном доме. Среди тех, кто приехал сюда вместе с Уориком и Эдуардом, были герцог Норфолкский, а также епископ Джордж Невилл со стайкой слуг. На одну-единственную ночь все старшие в войске оказались под одной крышей. Граф Уорик перекрестился при мысли, что же может случиться здесь до того, как снова взойдет солнце.
12
– Я – наследник трона, – обращаясь ко всем, объявил Эдуард. – Еще года не прошло, как актом этого лондонского Парламента отец мой был провозглашен наследником короля Генриха. – Легкая дрожь в голосе выдавала его нервозность, вместе с тем как он прочистил горло и продолжал: – Я – первый сын Йорка. И эта честь выпадает мне.
Зал был набит, и не только теми, кого Уорик и Эдуард привели с собой в город. По мере того как углублялась ночь, Ричард замечал все больше благородных ноблей, пришедших с холода для того, чтобы внимать Йорку. Несколько сбоку виднелась большая голова мэра с тремя его ольдерменами. Пришли также члены Парламента, чтобы вынести свое суждение и отчитаться о нем своим коллегам. Но, что было едва ли не более важно, Уорик углядел глав двух купеческих гильдий и настоятеля монастыря Святой Троицы. Если услышанное придется им по нраву, они могут предоставить крайне важные займы.
Помимо голоса Эдуарда, слышался лишь треск огня. Этой ночью большой зал замка Бэйнардз был, пожалуй, самым теплым местом в Лондоне. Краснолицые слуги по-прежнему подкидывали в камин дрова, появляясь с охапками и исчезая. Поварята добавляли из железных ведерок куски угля. Пламя росло с потрескиванием и пошипыванием оттаявшего древесного сока, пыша жаром, заставляющим расслаблять воротники и отирать с лиц пот. Хотя после месяцев зимней стужи и занемевших от холода ног лишним оно быть не могло. При всем своем буйстве огонь был благословением для собравшихся вокруг него людей, из которых лишь некоторые держались в стороне от света и тепла.
Граф Уорик молча стоял вне жмущейся к камину людской гущи. Чтобы примыкать к ней, нужно было иметь в Лондоне изрядную власть и весомость. Знати этого города мало чего оставалось после того, как она, после отказа королю и королеве, выразила поддержку Йорку. Третьего или какой-либо середины здесь не было. Эдуард поджал губы, чувствуя, как стиснуты его челюсти. Правда в том, что Генрих Ланкастер и с дюжину влиятельных лордов все еще стояли на пути у его неутоленных амбиций. И реальность этого вызывала у Йорка беспокойство. Этот молодой человек не скрывал своих амбиций, не пытался отмалчиваться. Желанием Эдуарда было встретиться с Ланкастером на поле брани и решить там спор за власть раз и навсегда. Сын Йорка облокотился на массивный кирпичный контрфорс, уходящий вверх к самому карнизу. Огонь у него за спиной пыхтел и дышал, как живой, и сам Эдуард приобрел некий переливчато-золотистый оттенок. Других людей Уорик лицезрел так же близко, как и молодого герцога, – он внимательно смотрел, как они стоят и как реагируют. Кровь определенно имела силу. По мужской своей линии дом Йорков вел прямую линию от королей, и этот простой факт давал Эдуарду верховенство над всеми, кто допускал такой довод. Глыбообразный Норфолк, вдвое старше и опытней Йорка, стоял, слегка потупившись и глядя исподлобья. Это к лучшему – Эдуарду нужны были его солдаты и сила оружия.
То, что у герцога Йоркского такая исполинская фигура, делу ни в коей мере не вредило. И дело тут было не только в росте, хотя за всю свою жизнь столь высоченных людей Уорик знавал всего дважды. Но те двое были так неказисто сложены, что воинов напоминали лишь с большой натяжкой. Эдуард же в сравнении с ними имел такую толщину конечностей и ширину плеч, что смотрелся воплощением силы в любом помещении. В доспехах же его фигура и вовсе вселяла во врага ужас. Помимо выучки и силы, в Йорке была также юность, со всем своим проворством и бесконечным запасом прочности. Смотреть на него было все равно что смотреть на быка в броне. Родись Эдуард, скажем, кузнецом или каменоносцем, он бы со своими габаритами дослужился до рыцаря или прославленного капитана. Ну а при крови его и титуле для конечного роста ему фактически не было предела.
– Я наблюдал борьбу отца с ужасающими силами, – продолжал звенеть его голос. – Я видел, что он борется с почтением, которое ощущал к королю Англии, и
