Уорик еще не отдышался, когда сэр Говард подошел к нему за приказаниями. Его решающего слова ждали все три сотни, растянувшиеся вдоль проулка. Уорик снял латную рукавицу, чтобы отереть с лица пот. Удача шла просто небывалая – можно сказать, даже незаслуженная, – но отказываться от нее было бы просто глупо. Прорыв состоялся; оставалось лишь сожалеть, что вместо трех сотен сюда не приведена тысяча.
– Может, следует подождать, милорд? – словно читая его мысли, спросил сэр Говард. – Я могу послать гонца за подкреплением.
– Не надо, – поморщился Уорик. – Тот палисадник можно легко перекрыть, как и другие. Нас уже увидели, а ту тропу может удерживать даже горстка людей, причем до скончания века. Так что, сэр Говард, давайте-ка лучше понаделаем шума здесь. Будем атаковать. Те, кто сейчас на заграждениях, будут вынуждены для защиты короля кинуться сюда, на холм. Иного выбора им не остается. И тогда заграждения будут разобраны, а мы зажмем их войско с двух сторон.
Перспектива поднять оружие на свиту и ноблей самого короля подействовала на всех отрезвляюще. Топорщики и лучники обменивались нелегкими взглядами; многие крестились, страшась за свои дела кары Господней. Но никто не отступил, а Фаулер так и вовсе склабился, словно нашел кошель с золотом.
– Лучники встают поперек дороги, – сдавленным голосом выговорил Уорик. – Ряд как можно шире. Подставлять спину вашим стрелам я не хочу, поэтому делаем так: мы даем вам шанс для начала проредить их ряды, а затем вступаем в дело сами. Вы же держите позицию на случай, если их окажется слишком много и нам придется отступить.
– Милорд, позвольте мне одно слово? – кашлянув, спросил сэр Говард.
Уорик нахмурился, но дал себя отвести в сторонку от ближних ушей.
– Ну так в чем дело? – осведомился он. – Терять время на спор у нас нет. Прошу побыстрее.
– Если лучники откроют стрельбу вдоль улицы, милорд, то не исключено, что стрела может попасть в короля. Вы учли это? Ведь стрела, она не делает различий между кровью монарха и простолюдина.
Уорик ел его взглядом. Со смертью тестя и брата он унаследовал дюжину замков и свыше сотни маноров от Девона до Шотландии. Помимо этого, ему в услужение отошло еще и свыше тысячи солдат, присягнувших ему как новому графу Уорику. Сэр Говард был его вассалом и в силу этого должен был беспрекословно подчиняться. Видно было, как он сейчас чуть подрагивает от волнения, вполне сознавая, что рискует уже тем, что осмеливается высказывать сюзерену замечание. Глупцом сэр Говард отнюдь не являлся, просто времени сейчас было в обрез, а свалившаяся удача слишком хрупка, чтобы о ней дискутировать. Невдалеке зашелся неистовым звоном церковный колокол, прервав момент молчания.
– Вы можете уйти, сэр Говард, если чувствуете, что стоять со мной вам не резон. Мне выпал этот шанс, и я беру на себя всю ответственность за то, как все сложится. Вас я освобождаю от всякой вины. Она лежит на мне, на моей шее. Решите уйти – я после победы не возымею счетов ни к вам, ни к тем, кто с вами. Даю вам слово, однако решайте быстро, остаетесь вы или уходите.
Уорик отошел, оставив вассала стоять с приоткрытым ртом, в страдальчески нелепой позе. А когда обернулся, тот уже уходил вниз сквозь ряды ждущего воинства.
– Лучники! – воззвал Уорик. – Все должно решиться сегодня. Вы все слышали слова милорда Йорка. Если мы не устоим, на нас откроют охоту как на изменников. Знатность и богатство защиты не дадут, особенно нынче и в этом городе. А потому мой вам приказ – пускайте свои стрелы вдоль этой улицы! Пусть мое имя звучит как клич, пусть они узна?ют, что мы здесь. С Богом!
– Уооорииик! – грянуло три сотни голосов, перекрывая шум от сотни лучников, которая спешно выстраивалась поперек улицы, держа у бедра колчаны.
Секунда, и улица Святого Петра заполнилась пением стрел. Еще секунда, и последовал отклик: крики и сумятица на рыночной площади, где стоял король.
15
Едва заслышав громогласное «Уоррииик», все в королевском шатре застыли на месте. Истошный рев раздавался пугающе близко – настолько, что смолкли всякие разговоры. Король, который только что возвратился в шатер, рывком повернулся на шум. Бекингем набрал в грудь воздуха, чтобы выкрикнуть приказ, но тут на всю свиту, продирая в пологе шатра дыры, посыпались стрелы, а один из дворецких рухнул на колени со стрелой в груди.
Дерри Брюер распластался на земле. Бекингем, краем глаза заметив, как что-то мелькнуло, вскинул руку, но куда там. Отрикошетив от лат одного из рыцарей, стрела чмокнула его в лицо. Он тихо взвыл, ухватившись за древко: стрела засела, пронзив лицевую кость над зубами. Кровь хлынула в рот, и ее приходилось сглатывать или сплевывать. Утратив дар речи, герцог тяжело повернулся к королю, сознавая, что в живых остался только потому, что основную свою силу стрела потеряла при первом ударе.
Генрих стоял совершенно неподвижно, с мертвенно-бледным лицом. Сквозь лучистое мерцание слез Бекингем различал, что король тоже ранен.
