угрожает. Но они ошибались, я сын своего отца и тоже умею переступать через себя. Не могу сказать, что мне это нравится, но «невкусную водку» местного разлива перетерпеть могу. Благодарить тебя за Ската и Султана не буду, ты был заинтересован в их смерти не меньше меня. Просто ты должен знать, почему я не стал этим заниматься лично. У меня была альтернатива, не сопряженная с неудобствами, и я ею воспользовался. Ролик, поправь брезент, чтобы кровь прикрывал.
– Она еще дальше растечется.
– Поправь так, чтобы не растекалась. Пожалуйста, Ролик, – последнюю фразу Гробовщик произнес с нехорошим нажимом.
– Да не вопрос, Гроб, сделаем.
– Сделай. Хорошо сделай. А то неудобно перед людьми. Ладно, не буду тебя отвлекать, действуй. А к тебе у меня есть разговор.
Ни к кому не обращается, но понимать, кого имеет в виду, несложно.
– Раз надо, значит, поговорим, – сказал Карат, изо всех сил пытаясь въехать в ситуацию.
Такое впечатление, будто он бездарный актер, напрочь позабывший или даже вообще не учивший роль. Все вокруг бегают, что-то делают, реплики свои говорят, трюки исполняют, а он посреди всего этого бездарно импровизирует, тщетно силясь понять, какие черти занесли его на съемочную площадку и что им от него надо.
Да он даже понятия не имеет, что за фильм здесь снимают, не говоря уже о большем.
Кот, забежав в дверной проем и не подарив Карату ни одного, пусть даже самого презрительного взгляда, начал с интересом принюхиваться к разбросанной по грязному полу лапше.
Заскочившая следом Диана порадовала больше – запрыгнула на шею и, не обращая внимания на дурной запах и мрачность обстановки, рассмеялась с искренней радостью ребенка лет пяти.
Карат, продолжая тщетно силиться умом понять происходящее, родил очевидный вопрос:
– А где Шуст?
– Отстал немного. Ковыляет за мной, ему трудно, он один костыль потерял.
– Я в курсе насчет потерянного костыля…
– Кто тебе сказал? – удивилась девочка.
– Ска… Да ладно, это уже не важно.
Шуст, появившись на пороге, самым мрачным голосом заявил:
– Карат, ничего у меня не спрашивай, но я с тобой потом поговорю. Позже. Накопилось у меня. Много чего накопилось. Я к тому, что тот день, когда мы с тобой повстречались, был плохим днем. Ладно, все потом, готовься к разговору, не до тебя пока.
Гробовщик, не оборачиваясь, произнес:
– Ты провел ее так, как я сказал?
– Само собой, мы с другой стороны зашли. Я и без тебя знаю, что детям смотреть на то, что остается после выходок Карата, нельзя. Да и взрослым, кстати, тоже.
– Вообще-то управляемый мертвяк с бомбой – твоя идея, – беззаботно произнесла Диана, завороженно косясь на брезент, из-под которого показалась предательская струйка крови.
– А кто его направил прямиком к этому дому? Я, что ли? Да хрен вам, я такой чертовщиной заниматься не умею, не надо все на Шуста вешать.
С этими словами товарищ, отчаянно ковыляя, подошел к пулемету и начал ощупывать его с таким видом, будто собрался покупать.
Гробовщик, все так же продолжая стоять у окна, безучастно произнес:
– Кислый, поднимись.
Глаза толстяка моментально налились смыслом жизни и забегали, будто у пойманного с поличным совсем уж ничтожного воришки. Голосом плаксиво- противным, чуть слезы не пуская, он протянул:
– Гроб, я лучше полежу. Нельзя мне вставать, у меня что-то со спиной, стукнулся сильно ею, и еще в колене что-то хрустнуло.
– Встал!
– А, ну ладно, понял, встаю, конечно, раз надо, – подчеркнуто охотно согласился Кислый, неуклюже пытаясь вскочить на ноги.
– Сядь в угол. К сектанту. На ящик сядь.
– Слушай, Гроб, а можно я схожу вниз, к котловану. Мне бы вымыться.
– Насчет этого не волнуйся, о гигиене тебе сейчас надо беспокоиться в последнюю очередь.
– Ну это да, вот только… – Толстяк покосился на Диану непередаваемым взглядом и сбавил голос почти до шепота: – Понимаешь, желудок у меня слабый, ну и кишечник тоже. Я даже таблетки принимаю, могу показать, у меня с собой они. А тут взрыв, контузило меня. В общем… Гроб, ну давай я схожу к котловану. Я пулей, туда и обратно.
– Я сказал, сядь.
