— Иди, сынок, иди, — легко согласилась старуха. — Но к приезжему-то присмотрись, присмотрись…
Мелкая убежала недалеко: сидела за поворотом тропы, привалившись к камню сумкой. Завидев ее, Сон Ён замедлил неприлично торопливый для янбана шаг, заложил руки за спину и пошел неспешно, как бы прогуливаясь во время своих высоких размышлений. Девчонка быстро смахнула с лица слезы и уставилась в противоположную сторону. А что нос и глаза красные — так это ветром надуло, вон какой сильный да холодный!
Сон ён подошел, поглядел сверху — мелкая все голову воротила, — попробовал поддеть сумку с горшком пальцами. Потом рукой. Потом обеими. Ха На кинула взгляд исподлобья, прошипела что-то неприличное, двумя рывками поднялась вместе со своей ношей и пошла от него, упрямо вбивая пятки в пыль дороги.
…Все-таки есть своя прелесть в том, что дом двух хэнё находится в отдалении: никто не видел, как достойный сын достойных родителей забрал у ноби ее ношу и, совсем не по-янбановски крякнув от неожиданной тяжести, потащился к дому. Вылив воду в огромный надворный горшок, обернулся и обнаружил перед собой улыбавшуюся Ха На. Благодарности на ее лице было ни на монетку, зато злорадства — на целую связку цяней. [28]
— Его надо заполнить целиком!
Сон Ён поднял голову, молчаливо привлекая Небеса к своей торжественной клятве не помогать нахальной хэнё больше ни в чем и никогда, — взвалил на плечо корзину и поплелся обратно к ручью.
…Он возвращался домой затемно, разминая шею, потянутые руки и натруженные плечи. Как такие маленькие женщины носят изо дня в день подобные тяжести, когда даже он, крепкий молодой мужчина, запыхался и притомился? Или ключевые слова «изо дня в день»?
В благодарность за наполненный доверху горшок он удостоился еще одной чашки — теперь уже супа — и небрежного кивка мелкой хэнё: мол, вел себя хорошо, молодец… господин. Она произносила это учтивое обращение с заминкой, будто спохватываясь. Но Сон Ён все больше подозревал, что вовсе не недостаток должного воспитания и не забывчивость были тому причиной — мелкая как бы каждый раз сомневалась, стоит ли его так называть.
Чувствуя, как на губах появляется невольная улыбка, молодой человек качнул головой. Да уж, без двух этих ныряльщиц его существование на острове было бы куда более унылым…
Вот же диво, чудо из чудес — янбан таскает воду в дом Морской Ведьмы! Ха На вышагивала следом и мечтала только об одном: чтобы на берег выглянули досужие соседки, чтобы этот великий день в городе вспоминали и через год, и даже через десятилетия! Но, как назло, не случилось сегодня ни единого любопытного взгляда, ни одного длинного языка!
Бабушка пожалела янбановскую гордость — выползла из дома, только когда младший Ким ушел. Вроде бы проспала все это время, но Ха На не сомневалась, что та подглядывала в щелочку и посмеивалась втихомолку. Кряхтя, обулась, вооружилась палкой и поманила внучку за собой. Уже стемнело, и Ха На бросила невольный взгляд в сторону Становища. Может, надо было дать ему в дорогу фонарь? А ну как заблудится, запнется, в яму упадет? Эти столичные-городские к нашим крутым тропам куда как непривычны…
Они остановились у самой кромки моря.
— Слушай! — велела бабушка.
Ха На повиновалась. Даже глаза закрыла для верности, хотя на что в такой темноте отвлекаться? Выбросила из головы все мысли и беспокойство об ушедшем тоже… с чего это она вдруг вообще стала о янбане заботиться? Дышала глубоко, ровно, все медленней — в такт шелестящим по песку волнам. В бухте они смирялись, стихали, растратив весь свой буйный нрав в бесконечной битве со скальными утесами. Ха На вслушивалась в их вкрадчивый шепот: бабушка учит, что море всегда говорит, надо его только внимательно слушать. Но со всего побережья понимала море одна лишь старая хэнё. Внучке то ли не перепал ее дар, то ли (бабушка постоянно это твердит) шибко уж она нетерпелива и ленива. А ведь море ответит на любые вопросы: стоит ли выходить за рыбой, или косяк сельди пройдет мимо, когда созреют моллюски, случится ли на днях внезапная буря, под какую песню Подводные ткачихи ткут свое белопенное полотно…
Море волновалось, бормотало, шептало. И пусть Ха На не могла различить слов, постигнуть окончательный смысл изменчивого морского языка, кое- что уловить была в состоянии. Разжала веки и уставилась в чернильную воду, непонятно где перетекающую в ночное небо.
— Священный Хранитель…
— …Гневается, — одновременно с ней произнесла бабушка.
Внучка поежилась. Холодный порывистый ветер пронизывал насквозь — словно Желтый и Красный драконы, стерегущие лето, преждевременно отступили перед Белым Пэнённом, драконом Осени. Как бы еще и снег не пошел…
Бабушка стояла неподвижно, глядя в море. Будто вопрошала безмолвно: в чем причина твоего скверного настроения, мой Хранитель? Да только Чхоннёну сегодня было не до бесед даже с верной любимой хэнё. Бабушка очнулась, встрепенулась и, скомандовав:
— Идем к шаманке! — решительно застучала палкой по прибрежным камням. Да так споро, что внучке пришлось еще и припустить следом, подхвативши юбки.
