В училище Федор изучал тактику армейского боя и знал, что после артиллерийского обстрела вражеских позиций начнется атака пехоты. А ни одного плавсредства на воде не было видно. Закончились люди и понтоны? Нет, просто излюбленной тактикой немцев были охваты, взятие в клещи, в окружение. Вот и сейчас они переправились там, где не было защитников границы, и по лесу пробирались к разрушенной заставе.
Они ударили бы в тыл, если бы не мины и растяжки.
Сначала погранцы услышали в своем тылу один взрыв, потом другой, через промежуток времени – хлопок гранаты. До Федора дошло – это не разрывы пушечных снарядов, это сработали его ловушки.
Следом за подрывами начал стрельбу Борисов. С равными промежутками пять выстрелов, потом еще такая же серия.
Федор не выдержал – все равно немцев на воде не видно – и побежал узнать. Подбежав к сосне, он поднял голову:
– Борисов, как дела?
– Однако, товарищ лейтенант, немцы со стороны деревни к заставе вышли. На минах подорвались, подались к деревьям, а там растяжки, – и ефрейтор довольно засмеялся.
– А стрелял-то ты куда?
– Так их там целый взвод был!
Федор решил взять десяток бойцов и выбить немцев с территории заставы. Хоть и разрушена казарма, но это их оплот, там и дзот есть, и окопы.
– Борисов, что наблюдаешь?
– Вышка рухнула, однако, снаряд угодил.
– Да черт с ней, с вышкой! Сколько немцев наблюдаешь?
– Ни одного. Кто не подорвался на мине, тех я убил.
– Всех? – поразился Федор.
– Нет, только тех, кто шевелился.
На звуки выстрелов и разговор подошел старшина.
– Здравия желаю! Стрельбу слышал, потом разговор. А вы один тут, товарищ лейтенант.
– А ты голову подними. Борисов позицию на дереве оборудовал. На заставе немцы были, так он их уничтожил.
– Поглядеть бы надо…
– Пока тихо, идем.
Федор перевесил автомат на грудь, старшина взял в руку «наган». Он решил идти первым, но Федор остановил его, взяв за локоть.
– Погоди, я первый. Я помню, где растяжки стоят, а ты в беду попасть можешь.
Они вышли к месту, где взорвалась мина – там лежали три изуродованных осколками трупа немецких пехотинцев. Ближе к заставе был еще один – этому досталось от растяжки. Метров через тридцать они увидели еще два трупа и следы крови. Раненый нашел в себе силы отползти подальше да и умер, не дождавшись помощи камрадов.
Старшина непрестанно смотрел по сторонам, потом выдал:
– Беру свои слова назад, товарищ лейтенант…
– Ты насчет чего? – не понял Федор.
– Насчет вредительства… А мины да растяжки помогли, без них мы бы не услыхали, что немец с тыла подобрался.
– Прежде чем осуждать, Безверхов, да клеймо вредителя ставить, надо осмотреться и с выводами не торопиться. Ты думаешь, мне делать было больше нечего, служебное рвение проявлял. А получилось – оружие вычистили и смазали перед боевыми действиями, опять же – боеприпасы вынесли. Казарму-то завалило, хороши были бы мы без патронов!
Они вышли к заставе. Собственно, от казармы осталась груда бревен, наблюдательная вышка повалена.
Пройдя по развалинам, Федор увидел черную эбонитовую трубку телефона. Поднял, послушал. Тишина, связи нет. Улыбнувшись, подколол старшину:
– Товарищ парторг, не хотите ли поговорить с батальонным комиссаром?
– Ерничаете? Нехорошо, Василий Петрович… Ошибку сделал, признаю свою неправоту.
– Осознаешь, что все мои действия на пользу заставе были?
– Политотдел меня не удосужился о нападении предупредить.
– И мне из комендатуры или отряда не сообщили – не намекнули даже. От агентуры сведения получил. А они, сам знаешь, соврать могли или сознательно в заблуждение ввести. А подстраховаться надо было. Мы с тобой, Петр Васильевич, государством поставлены рубежи его охранять, и с нас спрос жесткий. Потому лучше перестараться, перебдить, чтобы кровавой юшкой не умыться.
– Ладно, мир. Кто старое помянет, тому глаз вон.
– А кто забудет, тому оба.
