получилось непредвиденных обстоятельств вроде смены караула. Тогда обнаружат тело убитого и поднимут тревогу – в этом случае придётся спасаться самим.
– Илия, а как же чёрная одежда? Ночью в ней незаметнее, – подал голос Трифон.
– Кто видел ручей или озерцо поблизости? Ясно, никто. Всем разойтись, искать. Я остаюсь здесь.
Парни разошлись, но Юлий вскоре вернулся.
– Какое-то небольшое озерцо поблизости. Вода вонючая, поросшая ряской, я бы поостерёгся пить.
– Нам сгодится.
Когда вернулись все, Илья приказал Юлию:
– Веди.
Похоже, это не озерцо было, а скопилась в низине дождевая вода и зацвела. Пахла она и правда противно.
– Всем раздеться донага, сложить одежду под дерево. Зачерпывайте грязь и мажьте себя.
– Фу!
– Не хочешь – тогда сиди здесь, охраняй одежду.
Этого никому не хотелось, и потому, ворча, парни измазались с головы до пальцев ног. Выглядели они жутковато, зато с пяти шагов их заметно не было, сливались с окружающей темнотой.
– Идём к лагерю. Ицхак, веди! И полная тишина! Даже если ранят – молчать, подведёте всех. Разговаривать только шёпотом и только в крайнем случае либо жестами, если рядом.
Шли, как привидения. Только лёгкий шорох сандалий выдавал, что идут живые люди.
Илья был не настолько кровожаден, чтобы резать спящих. Но римляне, их солдаты должны быть шокированы, должны испугаться, забеспокоиться: появилась неведомая сила, и она не на их стороне. Может быть, тогда они больше будут думать о своей безопасности, нежели рубить головы христианам?
Центурия стояла лагерем в самом центре провинции. Столица рядом, внешние границы с периодически нападающими врагами далеко, а христиане не опасны, поскольку безоружны. Поэтому легионеры чувствовали себя спокойно.
Илья же хотел нарушить эту идиллию. Пусть на своей шкуре прочувствуют, что такое страх. И если всё получится, как он задумал, следующая ночь будет у легионеров бессонной. Днём они будут погребать своих павших – ощущения не самые приятные, а ночью усилят караул, да и сами в палатках не уснут – сон может оказаться вечным.
Внезапно Ицхак остановился и шепнул:
– Легионеры в ста шагах.
Илья решил дать последние указания:
– Ицхак, на тебе караульный. Мы будем рядом. Если тебе повезёт, я с Трифоном ползём к убитому, забираем оружие. Затем – в палатку. Перед тем как убить, говорю всем, толкните спящего. Как откроет глаза – бейте, иначе крикнуть успеет. Как только мы войдём в палатку, парни, выждите немного – и за ножи. Забирайте оружие легионеров – и в соседнюю палатку. Убивать всех без жалости – они наших не жалели. Кастор сказал, что в городе убивали не только мужчин, а и женщин, и детей.
– Вот звери…
– Всё, тишина. Ицхак, камни взял?
– Два на всякий случай.
Шли тихо, а потому – медленно, пока не натолкнулись на неглубокий ров. Римляне всегда огораживали свои лагеря, даже на коротких ночёвках. В темноте глаза уже адаптировались, тем более что луна подсвечивала, периодически выходя из-за туч.
Укрывшись во рву, стали наблюдать.
Караульный обнаружился быстро. Он прохаживался и этим выдал себя. Стоял бы на одном месте – тогда выявить его было бы трудно. Человеческий глаз всегда в первую очередь видит то, что движется. Когда легионер поворачивал голову, под тусклым светом луны отблескивал его шлем.
Илья засомневался, сможет ли Ицхак поразить легионера из пращи. На голове у воина шлем, торс защищён толстым кожаным нагрудником. Может, самому с ножом подобраться к караульному? Но тогда парни поймут, что он не верит в их силы, и сами в себе разуверятся.
То, что он задумал вырезать спящих, было жестоко, но время, в которое он попал, тоже было жестокое. Сама римская армия держалась на жёсткой дисциплине, основанной на страхе наказания.
Римляне для легионеров применяли децимацию. За трусость в бою, неисполнение приказа, бунт или другие проступки они подвергали обезглавливанию мечом каждого десятого в десятке, сотне, а то и в легионе. Позже похожее наказание применяли моголы. Только у них за трусость или бегство с поля боя одного казнили весь десяток. А за трусость десятка отрубали головы сотне. На Руси в княжеских дружинах или ополчении подобных наказаний не было.
