креста и велели не двигаться с места, что бы ни происходило.
Как привели и расставили вокруг ямы остальных. Дикого, девочку с родимым пятном, пузана в очках, скелетоподобного типа…
Как врубили свет прожекторов, и стало видно, что выстроилось за нашими спинами кольцо солдат, вооруженных почему-то только пластиковыми щитами и разномастным холодным оружием. Как, подчиняясь командам, принялись солдаты бить клинками по щитам, мало-помалу наладившись держать прыгающий нервный ритм.
Тогда-то и заплакали со дна темной ямы испуганно молчавшие до той поры дети.
Я не мог видеть, сколько их там было, я их вообще не видел – дно ямы было наполнено густой темнотой. Но, судя по голосам, не меньше дюжины…
Вспомнил я, и как ударил по ушам многократно усиленный громкоговорителем голос, как загудела непонятная речь, устрашающе непрерывная – точно произносили одно-единственное слово, которое все никак не кончалось. И чем громче становился голос, тем громче грохотала дробь ударов клинками по щитам.
По-моему, этот голос принадлежал тому типу, который допрашивал меня. Комиссару… Да, точно ему.
От оглушающего грохота клинков по щитам, от пугающе монотонного речитатива начала подрагивать земля. И электрический свет, и тьма вокруг нас – все задрожало… словно по картине действительности побежали волны ряби.
Потом я увидел низкорослого солдатика, идущего к яме. Шел он странно, коряво, будто не по своей воле, будто его тащили, неловко подпрыгивая в такт ритмичному стуку клинков о щиты. И в руке у него был факел – обыкновенная палка с намотанной тряпкой, пропитанной, очевидно, бензином. Подойдя к краю ямы, он остановился между девочкой и пузаном в очках.
И швырнул факел в яму.
И вздрогнул, словно очнулся. Заозирался по сторонам и, вскрикнув, ринулся прочь.
А из ямы рванул к небу мощный столп пламени. И вместе со столпом рванул многоголосый детский визг – в полном смысле слова душераздирающий визг. Я прямо физически почувствовал, как что-то во мне болезненно затрепетало, надрываясь… Лицу стало горячо-горячо. И глазам, ослепленным ярким пламенем, стало больно. Я попытался закрыть глаза, но не смог, только несколько раз часто моргнул.
Душераздирающий визг смолк очень скоро, но не мгновенно. Он таял в течение нескольких невыносимых секунд, один за другим смолкали составляющие его исступленные детские голоса…
Столп пламени стал снижаться.
А небо…
Что-то непонятное и пугающее стало происходить с темным небом. Оно вдруг пошло волнами, точно из ямы ухнул в него снизу вверх невидимый камень…
И пробил дыру. Нет, не в небе. А в самой ткани реальности. Это почему-то я почувствовал очень ясно…
Голос из громкоговорителя смолк, точно оборвавшись. Раскатилась над полем команда – и клинки о пластиковые щиты застучали вразнобой, ритм заспотыкался и скоро умер.
Стало очень тихо.
Когда я закончил рассказывать, Комбат, Однако и отец Федор долго молчали. На меня они уже не смотрели, переглядывались друг с другом, словно обмениваясь неслышимыми фразами.
Первым заговорил Комбат.
– М-да-а-а… – длинно прогудел он. – Так боялись конца света, что все-таки поверили в него. Всей планетой, всем миром… Семь миллиардов гавриков в один и тот же момент оказались одержимы одним и тем же ужасом. Семь миллиардов сознаний сфокусировали в себе одну и ту же мысль… Нехилый всплеск психоэмоциональной энергии получился, ничего не скажешь… Не выдержал свод мироздания, треснул и просел. Как тот мост, по которому в ногу промаршировала рота солдат. Удивительно, что вообще все в клочья не разнесло… Ведь мысли все же материальны, это и тогда было известно. Ждали конца света, вот он и произошел. Только не в физическом плане, а… в трансцендентном. Всем миром постарались. Пробили дыру чужакам… А оттуда сначала потянуло сквознячком ментальным, гибельным для человеческого сознания, отчего люди, сами того не осознавая, стали чаще и чаще на себя руки накладывать. Потом нарушились привычные связи человека и неживой материи… Потом хлынуло зверье. А теперь вот…
– Прости им, Господи, ибо не ведают, что творят, – размашисто перекрестившись, сказал Федор. – Вот оно как, значит… А я не верил, что они на это решатся, кормчие государства… Теперь все сходится, – договорил он странно заскрипевшим голосом. – Пастухи? – непонятно спросил он у Комбата.
– А то кто ж еще…
– А дальше что было? – посмотрев на меня, тихо проговорил Однако.
– Да что… – Я пожал плечами. То, чего я до сих пор не помнил, теперь явственно стояло у меня перед глазами. – Повели туда, где я разделся, сказали одеваться. Потом посадили в автобус, сделали укол какой-то. Очнулся в камере. Жрать хотелось сильно. Начал в дверь стучать, пришел сержант, отвел опять в комнату для допросов, посадил в клетку, приковал наручниками. Дубинкой пару раз по почкам дал, чтоб я не орал. И ушел. А потом явился этот… с колечками в ушах. Комиссар…
