Честное слово, наутро я уже не испытывал страха по поводу того, что Макс осуществит свою угрозу. Весь день я был напряжен и взвинчен, но не испуган. Страха не было.
А, впрочем, как по-другому-то? Все-таки любовь и страх – взаимоисключающие эмоции.
Ни вечером, ни ночью Макс не появился.
А на утро третьего дня Монастырь утих и опустел.
Часть третья
Глава 1
Внутри этого дома – старого, двухэтажного – было просторно и пусто. Но не темно. Яркое зимнее солнце лупило через окна с выбитыми стеклами, раскидывало косые желтые четырехугольники по полу.
– Значит, как и договаривались, – сказал я. – Ты его на себя поведешь, а я рубану…
Дега кивнул.
Я осторожно-осторожно – приставным шагом, как когда-то давным-давно на школьных уроках физкультуры, – двинулся в сторону. Под ногами хрустела смерзшаяся, покрытая инеем пыль.
За закрытой дверью, лицом к которой остался стоять мой кореш, опять что-то грохнуло. Послышался очень низкий утробный клокочущий звук. Вот если запись поросячьего хрюканья прокрутить на самой низкой скорости, выйдет нечто подобное…
– Может, дверь надо было приоткрыть? – предположил Дега.
– Зачем? – отозвался я. – Боишься, он не пролезет, что ли? И вообще – хорош трепаться! Давай поехали…
Дега пошевелился. Потом принялся приседать, подпрыгивать, размахивать руками, будто делая зарядку.
Утробный рокот за стенкой стих. И почти сразу же мы услышали быстро приближающиеся шаркающие шаги.
Порченый вошел не через дверь. Он ворвался, с треском проломив стену. И остановился на мгновение – прямо в четырехугольнике солнечного света, – сгорбленный, оплывший. Сквозь слой грязи тускло проглядывали лохмотья оранжевой робы железнодорожного рабочего. Порченый повел низко опущенной башкой туда-сюда, точно принюхиваясь… Да нет, не могут они чувствовать запахов. И звуков слышать не могут. И глаза их, налитые мутной слизью, ничего не видят. А вот движения порченые распознают. И, оказавшись в непосредственной близости от живого существа, способны его каким-то образом почувствовать… Этому нас уже научили.
Дега скользнул назад. Порченый рванулся к нему – как-то уж очень стремительно рванулся, неожиданно стремительно.
И тогда я без разгона прыгнул на стену, оттолкнулся от нее, взметнулся до самого потолка и ударом ноги сломал мертвяку шею в тот самый рассчитанный момент, когда он, поравнявшись со мной, притормозил и принялся, почуяв новую жертву, разворачиваться.
Порченый рухнул, моментально словно оцепенев. Только разбухшие его конечности чуть подергивались, и башка постукивала затылком о мерзлый пол. Один глаз вытек от удара, а черный провал пасти то открывался, то закрывался, утробно рокоча.
Я добил тварь, размозжив каблуком височную кость.
– Тьфу ты… – передернулся Дега. – Противно… Будто человек.
– Да ведь не человек же, – возразил я. – Так… Пустышка.
В левой стороне груди порченого торчал заржавевший уже нож с обломанной деревянной рукояткой. Давно, видать, торчал.
– А резвый какой попался, да? – заметил еще мой кореш. – У меня даже мысль мелькнула, что ты не успеешь. Хотел уж сам его опрокинуть…
– Хотелка не окрепла еще, – сказал я. – Заранее же решили: ты на подхвате, я работаю.
Шорох позади заставил нас рывком обернуться – через открытую дверь соседней комнаты мы увидели, как в пустом проеме окна мелькнул чей-то силуэт.
– Бдит твоя маруха! – усмехнулся Дега. – Прикрывает нас. На карнизе, что ли, сидела, ситуацию контролировала? А чего контролировать, делов на три копейки. Не доверяет нам…
– Скорей уж себе, – сказал я. – Она ж нас учила.
– Тихо!
Мы прислушались. Откуда-то снизу доносились едва различимые поскребывания.
– Посмотрим? – предложил я.
– Куда ж денемся…
Мы вышли к лестничному пролету, заглянули вниз. Там, на площадке первого этажа, у двери черного выхода мы увидели еще одного порченого.
– Ну, это будет совсем легко, – оценил Дега.
Видимо, мертвяк когда-то свалился в пролет. И теперь он, насаженный на кривой прут сломанных лестничных перил, косо висящий, все продолжал куда-то идти. Закостенелые его пятки мерно скребли по грязному полу.
Мы спустились на первый этаж. Порченый, почуяв нас, забеспокоился, руки его с обломанными ногтями взметнулись в воздух, бестолково засучили.
