Мы оказались в той части города, которая располагалась на возвышенности. Завернув за угол, мы остановились.
– Жди здесь.
– Как скажешь.
Редклиф вновь испытующе на меня посмотрел, но, ничего не сказав, скрылся из виду. Видимо, время поджимало.
Постояв пару минут без дела, я высунулась из-за небольшого прохода между домами – и мне открылся небывалый вид.
Этот богатый и красивый город можно было назвать египетской Венецией. Повсюду причалы и мосты, через центр проложен Большой канал, связывающий две портовые гавани. Гераклион был и крупнейшим портом, в его гаванях стояли торговые суда со всего Средиземноморья.
В центре Гераклиона, на южном берегу Большого канала, возвышался храмовый комплекс – важнейшая святыня города. Здесь жрецы держали торговые конторы, пекарни и скотобойни, художники и скульпторы украшали культовые сооружения, а в храмовой школе юные горожане изучали математику, иностранные языки и медицину.
Все это я знала из лекций в институте, но одно дело – слышать, и совсем другое – видеть своими глазами. Древний город был завораживающе прекрасен!
Посмотрев налево, я увидела, что жизнь в порту кипит, а прилавки купцов соседствуют с мастерскими ремесленников. Где-то на небольшой площади у реки выступали акробаты и были слышны выкрики народа. Судя по запахам, недалеко колдовали над снадобьями лекари.
Рабы сгружали с кораблей керамику, скорее всего, с Кипра, Сицилии и островов Эгейского моря: ступки для специй, греческие вазы, изящно декорированные чаши для питья, амфоры с вином и оливковым маслом, кувшины с лесными орехами. Груженые эбеновым деревом и зерном, здесь останавливались корабли по пути из Центрального Египта в Грецию.
– Осторожно, тебя не должны видеть.
Меня невежливо, но аккуратно затолкали обратно.
– Почему?
– Ты же знаешь, что корпорация имеет три филиала и территория строго поделена. Мы сейчас в Африке, где не имеем права находиться. Если нас увидят, жди больших неприятностей.
– Что, все так строго?
– Конечно, мы ведь сейчас будем менять историю чужой страны…
– А стоит ли?
Фордайс посмотрел мне в глаза и принялся вытаскивать что-то из рюкзака.
– Поверь, очень нужно. Переодевайся.
– Белье-то хоть можно оставить?
– Да. – Он отвернулся, и я последовала его примеру.
Нечего лишний раз себя травить.
Раздевшись, я осмотрела балахон, который предназначался мне, и принюхалась. Пах он отвратно.
– Ты что, снял его с женщины? – удивленно обернулась я к Фордайсу, замерев.
Он уже облачился в свой балахон и с накинутым капюшоном смотрелся весьма недурно. Впрочем, как и всегда. И почему он не кривой и косой?
Выхватив у меня из рук грязную тряпицу, князь натянул ее мне на голову.
– Ну не с мужчины же.
Просунув руки, он спустил ткань вниз.
– Сколько она ее не стира… Нет, даже думать об этом не хочу. Почему нельзя было взять похожую простыню из нашего времени?
– И где бы ты нашла такую ткань? – приподнял брови творец.
Взяв меня за руку, Редклиф вновь пошел одной ему известной дорогой.
– Спрашивать, что ты сделал с хозяевами одежды, лучше не надо, да?
– Они живы. Накинь на голову капюшон. Так не видно твоих рыжих волос и бледной кожи.
– Простите, надо было сказать, и я перекрасилась бы, как в юности, – саркастически заметила я.
– Да, темные волосы сейчас бы пригодились, – рассеянно заметил Фордайс, оглядываясь по сторонам.
Мы хоть и торопливо, но не выбиваясь из общего ритма движения, продвигались по улице.
– Кто будет нас отслеживать в такой древности?
– Творец первой степени сразу нас заметит, а он может быть и не один. Присмотревшись к нам, не составит труда сразу понять, что мы жители не этой страны.
– И что тогда?
– В лучшем случае нас просто свяжут и попытаются узнать наше задание… любыми методами.
