– Нет. Комната перемещений в основном предназначена для возвращения. Концентрироваться на знакомом помещении проще. Прыгнуть я могу и отсюда. К тому же я поинтересовалась у главы корпорации, могу ли выполнять задания в джинсах и гриндерах. Он не имел ничего против.
– Ты хоть видела заголовки в газетах по поводу твоих… нарядов?
Я пожала плечами:
– Они привыкнут и перестанут шуметь, не переживай.
Фордайс выдохнул сквозь зубы:
– Какая же ты упрямая!
Часы над камином пробили полдень, и, захлопнув книгу, я поднялась со своего места.
– Пора.
Фордайс протянул мне руку и стал ждать, сверля острым взглядом. Я, вздохнув, вложила в теплую мужскую ладонь свою и почувствовала знакомое тянущее ощущение.
Секунду спустя мы оказались на том месте, где Нева встречается с рекой Охта, в народе называемом «Стрелка». Моему взору предстал Петербург начала тысяча восемьсот тридцать четвертого года, и дух перехватывало от его красоты снежной зимой.
Мы стояли на Пантелеймоновской улице.
– Мое письмо? – протянула я руку.
Конверт, запечатанный и немного состаренный, лег в ладонь.
– Помнишь, где живет Пушкин?
Я приложила руку к груди:
– Как такое можно забыть?
– Не паясничай и будь осторожна, – с тревогой взглянул на меня Фордайс.
– Все будет хорошо. Поспеши, тебе тоже нужно доставить письмо Голицыной, а она живет на Малой Морской. Ты уверен, что не я должна к ней отправиться?
– Нет. Сегодня я буду черным рыцарем, так что ты вряд ли подойдешь на эту роль.
Отметив его высокие сапоги и черные брюки с рубашкой, лукаво спросила:
– А как же мундир?
– У нас сегодня плащи с меховой подбойкой, – заметил Фордайс и протянул мне мой.
– Ты уверен, что пожилая женщина спустится к тебе?
– Нет, поэтому я сам к ней поднимусь. Если заметит, что я не похож на ее черного рыцаря, что-нибудь сочиню. Она обязательно должна раскрыть шулерский прием внуку.
Заметив тревогу во взгляде Редклифа, я лишь обреченно покачала головой и, накинув плащ, направилась к Александру Сергеевичу. Пора начинать преображение в загадочную незнакомку.
Я должна поведать поэту мистическую историю. А он должен написать повесть, на которую никак не отважится, опасаясь гнева Голицыной, если его не подтолкнуть.
Подходя к нужному дому, я занервничала. Все-таки Пушкин – культовая личность, и увидеть его, поговорить с ним…
Тряхнув головой, я решительно подошла к двери, дождалась возвращения камердинера поэта и вместе с ним вошла в дом.
Идя по коридору и заглядывая в комнаты, я отмечала, что помещения обставлены красивой деревянной мебелью, обтянутой чехлами и украшенной подушечками, стены были отделаны деревом и грубо, на мой взгляд, покрашены. В принципе, может, для этого времени и нормально.
На окнах шторы в цветочек, совершенно стариковские, и красивые бронзовые подсвечники с оплывшими свечами.
Как и предполагала, Пушкина я нашла в кабинете. Такой же, как и на портретах, только живой и пышущий раздражением.
– Кто вы? Как попали в дом?
Я молчала.
– Никита! Никита!
В комнату вбежал пожилой мужчина и осведомился:
– Что изволите, господин?
– Кто эта дама и по какому вопросу?
Слуга осмотрел комнату и ожидаемо ответил:
– Какая дама, Александр Сергеевич? Сегодня в дом никто не входил.
– Ты шутить изволишь?
Никита только испуганно покачал головой.
