когда говорил, что во время войны с японцами они люки полностью не запирали. А он еще спорил, дурень, мол, не положено, мол, люки в бою должны быть задраены по-боевому…
– Коля, давай к подбитому, за дымом укроемся! – проорал Гаврилов механику, приняв неожиданное решение. Мехвод задумку командира понял, направляя боевую машину в сторону горящего немецкого танка, сожженного их прошлым выстрелом. «Тройка» к этому времени уже вовсю полыхала, выбрасывая из люков и решеток МТО ревущие простыни рыжего пламени, и прибиваемый ветром к земле шлейф густого черного дыма скрыл советский танк от немецкого наводчика. Отлично! Сержант довернул башню, нащупывая противника в орудийный прицел. Ага, вон ты где, гадина… стрелять собрался? Ну, давай, пали, над горящим корпусом только башня возвышается, да и ту дым маскирует, хрен попадешь. Так и вышло: немец выстрелил, но снаряд лишь высек сноп искр из брони горящего танка, заставив вздрогнуть сорванную взрывом с погона, но оставшуюся на месте башню. Пора!
– Коля, вперед метров на семь, остановка – и сразу перекидывай передачу. После выстрела – сдавай назад. Поехали!
Танк рванулся вперед, почти сразу же затормозив, и Степан торопливо закрутил маховички тонкой наводки. Времени у него немного, пока немцы перезарядятся да прицелятся, так что мазать нельзя. Угловатый корпус вражеского «панцера» вполз в поле прицела, и марка легла точнехонько на вертикальный лобовой лист в районе смотрового прибора механика-водителя. Чуть подняв прицел, сержант выстрелил. Не дожидаясь команды, механик начал движение, вновь скрывая бронемашину в дыму.
Попал! Немецкий танк дернулся, отвернув чуть в сторону, и, проехав с десяток метров, заглох. Было пробитие или нет, Гаврилов так и не понял, но водителю всяко конец. Как минимум сколами брони башку продырявило. И, возможно, не только ему одному.
– Вперед, обойди его сбоку и давай короткую, добьем гада! – Боковым зрением сержант отметил, что Серега успел перезарядиться, и снова приник к прицелу. Объехав противника с фланга, «бэтушка» снова замерла, качнувшись корпусом вперед-назад, и Степан всадил ему в борт еще одну болванку, учитывая толщину брони и расстояние, на сей раз с гарантированным пробитием. Вражеский танк так и не взорвался, лишь из приоткрытого командирского люка выметнулся небольшой клуб сизого дыма, однако Гаврилова это уже не интересовало: после двух попаданий экипажу всяко конец…
Не имея связи с другими машинами роты, сержант бронетанковых войск Степан Гаврилов не знал, что его экипаж оказался в числе немногих счастливчиков, которым удалось не только уцелеть, но и уничтожить по несколько танков противника. Другим повезло куда меньше. К исходу короткого танкового боя от роты осталось всего пять машин, считая вместе с его «семеркой». Остальные к этому времени уже жарко полыхали, смешавшись с танками противника. В других подразделениях 22-й танковой дивизии ситуация оказалась еще хуже, рельеф местности и расстояние не позволили вести бой на равных, и советские танкисты понесли катастрофические потери от ведущих огонь с предельных дистанций немецких танков. Но свою задачу они все же выполнили, задержав гитлеровцев и уничтожив больше половины танков 18-й дивизии. Самое главное, героизм советских танкистов не позволил врагу с ходу занять намеченные рубежи, пусть и на несколько часов, но затормозив стремительное продвижение на восток.
Спустя несколько часов десять последних уцелевших танков первой и второй рот, куда входил и «БТ-7» сержанта Гаврилова, организовали на Жлобинском направлении фланговую засаду и приняли бой с моторизованной колонной 3-й танковой дивизии генерала Моделя, нанеся гитлеровцам серьезные потери, однако сами при этом были уничтожены, спаслось всего несколько танкистов.
В последующие дни не получившие повреждений боевые машины дивизии приняли участие в контрударе 14-го мехкорпуса под Брестом, после чего сражались под Жабинкой и Кобрином. В отличие от ПРОШЛОГО варианта истории, дивизия не была расформирована в конце месяца, поскольку сохранила к тому времени почти полтора десятка танков (в реальности к 28 июня в составе 22-й ТД не осталось ни одной бронемашины), и оказалась отведена в тыл на переформирование и доукомплектацию…
Глава 7
Метнувшись вбок, я ударился коленом о край скамейки и тихо зашипел от боли. Вашу мать, и где здесь спрятаться: скамейки без спинок, как длинные табуретки – плохая защита от глаз (и пуль) противника. А вот какая-то дверка в боковой стене…
За дверкой оказался короткий и чрезвычайно узкий, чуть более полуметра в ширину, коридорчик, заканчивающийся крутой лестницей. Это, скорее всего, ход на хоры – доминирующая над залом большая «лоджия».
Поднявшись наверх, я проскочил через новый узкий коридорчик с коротким боковым «аппендиксом» и снова услышал голоса на немецком. Эти люди неспешно обсуждали какую-то проблему, чем-то позвякивая и поминая «свинскую собаку» через каждые два слова. Уж такие-то слова я знал![15]
Осторожно заглянув на хоры, вижу парочку немцев, что-то увлеченно собирающих возле окна. Блин, сюда нельзя! А куда? Я метнулся в «аппендикс», но он заканчивался тупиком. И в этот момент на лестнице застучали подкованные сапоги – наверх кто-то шел, шумно сопя и бормоча под нос немецкие ругательства. Похоже, что пипец – я в тупике, бежать некуда, из оружия только макет «Нагана», годный в качестве дубинки и… нож! Торопливо вытаскиваю и раскрываю лезвие. На вид оно кажется коротковатым… Но в умелых руках… А мне когда-то очень давно преподавали науку ножевого боя… В любом случае – буду действовать, не стану безропотной жертвой!
Солдат, пыхтя как паровоз, протопал мимо моего отнорка, даже не глянув в сторону. А чего глядеть-то, правда? Вокруг априори свои! Я выскочил
