— Ты его отец или как?
— Как уже было сказано, я не могу говорить за Лукасинью. Но я всем сердцем поддерживаю его решение, — говорит Лукас. — От своего имени заявляю: иди ты на хер, Брайс Маккензи.
Третий тик: Брайс жует верхнюю губу. Те, ранее, были от раздражения. Этот — от ярости.
— Отлично…
Рубаки Брайса входят из вестибюля, помогают ему встать с дивана, обрести равновесие на своих тростях и удивительно стройных ногах. Он тащится мимо Лукаса, стуча тростями по полу. Вот и третье удовольствие, понимает Лукас, злобное, но очень приятное: он причинил неудобство Брайсу Маккензи.
У двери Брайс поворачивается, вскинув палец, трость на петле свешивается с его запястья.
— Ах да. Чуть не забыл. — Брайс делает шаг вперед и отвешивает Лукасу пощечину. Силы в его ударе мало; Лукас пошатывается от потрясения, от дерзости, от последствий. — Назови своих секундантов и защитника, если хочешь, чтоб тебя кто-то представлял. Время и место определит суд. Маккензи взыщут за это плату кровью.
Фамильяры Котоко появляются вокруг Абены Маану Асамоа один за другим. У нее перехватывает дыхание. Она охвачена благоговейным страхом в большей степени, чем ожидала. Адинкра светятся на ее линзе, каждую секунду появляется новый символ. Ее окружают сияющие афоризмы. Абена из почтительности подготовила свою комнату. Члены правления могут быть людьми, которых встречаешь в туннелях, в трубофермах, на улицах и в зданиях, но Котоко — больше, чем составляющие его индивиды. Это непрерывность и перемена, родословная и разнообразие, абусуа и корпорация. Любой имеет право посоветоваться с Котоко; но подразумевается вопрос — зачем такое может понадобиться? Абена спрятала свои немногие личные вещи, сложила мебель, зажгла биолампы, черные, красные и белые, разложила треугольником на полу, а сама села в центре. Приняла душ.
Последним появляется Сунсум — фамильяр Омахене. Абена дрожит. Она призвала могущественные силы.
— Абена, — говорит Адофо Менса Асамоа. Фамильяры разговаривают голосами своих пользователей. — Как дела? Золотой Трон приветствует тебя.
— Яа Доку Нана, — говорит Абена.
— О, ты прибралась, как мило, — замечает Акосуа Дедеи из Невидимой стороны.
— Эти лампы — приятный штрих, — добавляет Кофи Анто из Тве.
— Итак, что ты хочешь у нас спросить? — интересуется Квамина Ману из Мампонга. За вопросом прячется другой вопрос.
— Я дала слово, — говорит Абена, и ее пальцы неосознанно теребят цепочку, на которой висит амулет «Геньями». — И теперь мне пришлось его сдержать, но я не уверена, что была вправе обещать хоть что-нибудь.
— Дело в Лукасинью Корте, — говорит фамильяр, который, как известно Абене, принадлежит Лусике Асамоа.
— Да. Я знаю, мы в долгу перед Корта из-за того, что случилось с Коджо во время лунной гонки, но что если Маккензи обратятся против нас, как обратились против Корта?
— Он просит убежища, — говорит Абла Канде из агрария Кирилл.
— Но могла ли я его предлагать?
— Что Луна подумает о нас, если мы не сдержим данного обещания? — говорит Адофо Менса. По кольцу фамильяров прокатывается стройный шепот: «
— Но Маккензи… я хочу сказать, мы ведь не самая большая семья, не самая богатая или самая могущественная…
— Давай-ка я расскажу тебе кое-что из истории, — говорит омахене Адофо. — Ты права. АКА не самый богатый и не самый старый из Пяти Драконов. Мы не экспортеры, благодаря нам не горят огни на Земле, как это происходит благодаря Корта, и не работает тамошняя промышленность, которую питают Маккензи. Мы не промышленники и не IT-гиганты. Когда мы прибыли на Луну, у нас не было политической поддержки, как у Суней, богатства, как у Маккензи, или доступа к пусковым установкам, как у Воронцовых. Мы не были азиатами и не пришли с Запада; мы были ганцами. Ганцами, которые отправились на Луну! Какая наглость! Она же для белых и для китайцев. Но у Эфуа Менсы была идея, она увидела возможность и трудом, силой и спорами пробилась все-таки сюда, на Луну. Знаешь, что она увидела?
— Можно разбогатеть, копая грязь лопатой, но тот, кто продает лопаты, точно разбогатеет, — отвечает Абена. Каждый ребенок узнает эту поговорку, как только подключается к сети, обзаводится линзой и фамильяром. Она всегда считала эту мудрость стариков почтенной, но скучной. Они лавочники и зеленщики; нет у них шика, как у Корта и Маккензи с их красивыми пылевиками или как у Воронцовых с их изысканными игрушками.
— Мы дорого заплатили за свою независимость, — говорит Адофо Менса. Ее фамильяр состоит из сиамских крокодилов и «Эсе не текрема» — адинкра, символизирующих единство и взаимную зависимость. — Мы ее не уступим. Мы не позволим Маккензи себя запугать.
— Или кому-то еще, — добавляет Квамина Ману.
— Ты получила свой ответ? — спрашивает омахене Адофо.
