– Да не оставит тебя Аллах, шейх.
Пуштунские воины помогли подняться в кабину «КамАЗа» человеку, ноги которого были замотаны тряпками. Потом закрыли дверь – и Махмуд тронул машину с места, аккуратно, любовно переключая передачи. Раз есть попутчик – значит, не так скучно будет ехать, и Махмуд прикрутил громкость дешевого китайского магнитофона, из которого журчанием горного ручья доносилась мелодия нашиды[116].
– Аллах свидетель, – сказал он, – я слышал о том, что людей задирали гули, но я впервые вижу человека, которого порвал гуль. Что же ты сделал с гулем, что он оставил тебя?
– Я убил его, – ответил пуштун.
Джелалабад
22 июня 2036 года
Джелалабад… Город недалеко от границы Афганистана и Пакистана, последний крупный город приграничья, ставший таким большим из-за выгодного расположения – как раз напротив Хайберского провода. Последний форпост относительно цивилизованного мира и последний крупный базар перед выжженной атомным пламенем землей бывшего Пакистана. Некогда сильно пострадавший от заражения – как раз через Хайбер ветер и переносил радиоактивную пыль, – теперь Джелалабад почти полностью восстановился. Хотя количество людей с физическими уродствами было тут значительным.
Город был похож на декорации городов из «Звездных войн». Планета Татуин – без надежды на прилет Оби ван Кеноби. Заброшенный город в заброшенных землях.
Дорожный поток в городе невозможно было описать никакими словами. Автомобили, каким-то чудом сохранившиеся, старые и новые, ввезенные из Китая, мотоциклы, трещащие и кашляющие туберкулезными легкими своих моторов, с трудом переваривающих отвратительный местный бензин. Люди, одетые как афганцы, как беженцы и даже как персы, которых в горах не жаловали. Животные – ослы, мулы, низкорослые горные лошадки и еще какие-то животные, похожие на тех, что были в знаменитой киноэпопее «Звездные войны». И все это смешано на дорогах в дьявольском коктейле, все это шумит, ревет, откашливается бензиновым перегаром, гадит, шкандыбает по ямам и канавам. Некоторые хозяева дуканов нарочно портили дорогу перед своими заведениями в расчете на то, что что-то сломается, и у дукандора будут посетители. Некоторые зазывали посетителей бесплатным косяком марихуаны. Марихуана была здесь всем, она росла прямо на склонах, и растения доходили до шести метров в высоту – хоть в чем-то от радиации была польза. Их горький, терпкий сок добавляли в блюда, их высушенные листья курили, и не было в городе места, откуда не тянуло бы сладким дымком марихуаны. Многие в городе болели раком в той или иной стадии, и косяк марихуаны позволял им примириться с этим жестоким и неласковым миром, не хулить Аллаха и тихо и смиренно отойти в мир иной, когда подойдет срок. Некоторые курили, просто чтобы не видеть всего этого.
Человек, с тощим самодельным рюкзаком за спиной, пакистанским пятнадцатизарядным «ТТ», неторопливо шел по одной из улиц Джелалабада, держась поближе к стенам, ибо понятия «тротуар» здесь не существовало, осматривался по сторонам и соображал, как быть дальше.
Скорее всего его уже списали со счетов. Значит, ему надо найти способ связаться со своими, чтобы подтвердить эксфильтрацию. Это минус. Плюс – у него здесь не было никакой поддержки. И потому его просто не могли сдать.
Вопрос в том, как ему все-таки достать того самого ублюдка…
Но об этом – позже.
Осел прямо перед ним поднял хвост и начал гадить, хозяин начал бить его палкой, осыпая бранью. Человек молча посторонился…
Он и в самом деле был ингушом, сыном гордого кавказского народа. Много лет он воевал против тех из представителей его народа, кто хотел отделиться от России и создать на территории Кавказа имарат Кавказ. Он был не в восторге от России, если честно. Но еще меньше ему нравилось то, что происходило здесь. И он воевал за то, чтобы на Кавказе никогда этого не было.
Он не понимал. Не понимал, как молодые люди, ездившие на Кавказ и учившиеся в медресе, которые видели все, что здесь происходило, хотели, чтобы то же самое было и в их горах. В их горах, которые зимой столь красивы, что кажется, будто они подпирают своими шапками небо, а летом полны зелени в отличие от местной выжженной солнцем и войной земли. В их городах, которые ничуть не похожи на нищие местные муравейники. На их дорогах…
Что они хотели привнести отсюда к себе домой? Ослов, гадящих на улицах? Бородатых отморозков, часами сидящих в дукане, потому что никакой работы нет и никогда не будет, а источник жизни – это либо гуманитарка, либо грабеж конвоя, если какой-то дурак, у которого много денег и мало мозгов, решит всем «сделать хорошо». Отсутствие нормальных школ, нормальных больниц, нормальной жизни, нормального будущего – полное отсутствие всего, кроме навсегда остановившейся, как в разбитых часах, жизни? Что является здесь образцом для подражания? Что?! Ну не могли же они не видеть всю эту мерзость и убожество, навсегда здесь прописавшиеся…
На улице, как и в других афганских городах, работали ювелиры, ювелирные украшения были тем немногим, что мог предложить Афганистан всей остальной земле, сколько бы ее ни осталось, не сожженной невидимым огнем. У одной из таких вывесок человек остановился и постучал в окованную железом дверь, чувствуя, как жжет бедро «ТТ».
Сначала ничего не происходило. Потом послышались шаги. Лязгнуло окошко.
– Кто ты такой?
