всего.
Абдаллах долго молчал. Потом выдавил из себя.
– Важнее веры в Аллаха, отец?
– Ты должен помнить всегда, что, когда ты предстанешь перед Аллахом Всевышним, ты будешь отвечать за себя и за своих жен, и каждый другой также ответит за себя и за своих жен. Что бы они ни делали, им не миновать ответа перед Аллахом Всевышним за содеянное, и огонь неминуем для грешника, так же как и рай – для праведника. Но фитна и смута – также грех.
Амир помолчал.
– Когда мы потерпели поражение во всеобщем джихаде… да, да, сын, Аллах свидетель, мы были жестоко разбиты русскими, я увидел, что большинство из моих братьев больше не желает не то что продолжать джихад, но и вести праведную жизнь. Они сочли, что раз Аллах Всевышний не дал победу, можно больше не стремиться, не делать усилий, а вместо этого предаться праздности и накоплению земного богатства. И я увидел это и понял, что они не отступятся – потому что человек слаб и грешен. У меня было два пути. Первый – восстать против этого и начать войну, но на севере были кяфиры, они только этого и ждали и, несомненно, порадовались бы этому. Второй – удалиться в горы, вести праведную жизнь и молить Аллаха Всевышнего о милости к умме и к заблудшим. Я выбрал второй путь…
…
– …не далее как позавчера мне предложили встать во главе войска, которое будет вести войну. Но вести войну внутри самой уммы, тем самым ослабляя ее. Я ответил: нет, и не раскаиваюсь в своем решении…
…
– Помни, сын, и передай своему брату, что главное – благо для уммы. И ваша личная честность и праведность, Аллах будет судить по ним. Борись, но прежде чем вступить в борьбу, подумай, к чему приведет тебя эта борьба. Помни, что кяфиры не отступили, они – рядом. Не приведи тебе Аллах увидеть в конце твоей жизни, как умма разрушена смутами и склоками, моджахеды в панике отступают, а русисты идут за ними по пятам, и это только потому, что вы проявили слабость перед русистами. Помни – халифат держится единством, оно важнее всего. Береги это. И да хранит тебя Аллах на твоем пути…
Абдаллах помолчал. Потом спросил:
– Я должен рассказать это Наби, отец?
– Не сейчас. Позже. Когда Аллах призовет меня к себе, чтобы дать отчет. Тогда ты ему все это расскажешь.
…
– А сейчас иди, посмотри, как там рабы…
Джамаат состоял из семнадцати человек.
Вообще-то их было двадцать, но Али укусила змея, очень нехорошая змея, та змея, которая нападает, даже если не трогать ее[93], и сейчас он лежал у знахарки и бредил, никто не знал, останется ли он жить или Аллах Всевышний заберет его к себе. А Шамиль и Ислам погибли в разборке с джамаатом Алима, которого нанял Салих-хан, чтобы разобраться за мардакер-базар[94] на окраине Намангана. Их самих, как и людей Юсуфа, нанял Джелалуддин-хан, чтобы разобраться. Смысл разборки был в том, что Салих-хан считал, что вправе брать джизью со всех строителей в городе и окрестностях, возможно, потому, что отец его и сам был строителем. А Джелалуддин-хан был хозяином мардакер-базара и считал, что никто не имеет права брать ни динара с тех, кто стоит на его базаре, какой бы профессии они ни были, кроме него самого, конечно. Таким образом, строители вынуждены были платить закят дважды и обратились за разъяснением к алиму, а алим разъяснил, что никто не должен платить закят дважды. Вопрос стал ребром, и начались разборки. Закончились они тогда, когда кто-то отравил Салих-хана и всю свадьбу, когда тот брал жену для старшего сына. Об этом происшествии судачили по всей округе, и средний сын Салих-хана принял на себя месть, но почему-то сразу уехал, а они не получили до конца денег, какие им были обещаны за участие в разборках. Джелалуддин-хан решил, что если его вопрос решился так удачно, то и денег больше платить не надо. А разбираться с бывшим хозяином теперь было не с руки – большая часть бойцов Салих-хана теперь перешла на их сторону, и теперь – Джелалуддин-хан запросто мог натравить этих бойцов на них, чтобы решить проблему раз и навсегда. Пришлось отступиться. Ну а Аллах еще покарает этого негодяя за жадность.
Таким образом, они остались почти без денег и вынуждены были ошиваться в Намангане в поисках подходящей работы. Работа заступничеством Аллаха нашлась почти сразу, и очень хорошая работа.
Старшему из них было тридцать два года, а младшему – пятнадцать. Ни один из них не участвовал в великом джихаде на севере, хотя, несомненно, они были опытными воинами. Те, кто участвовал, уже умерли по причине отравления и последствий плохо залеченных ран. А на их место пришли те, чья сознательная жизнь приходилась уже на время халифата. Те, кто с детства играл с автоматами и кинжалами вместо других игрушек, никогда не знали никакого учения, кроме медресе (и в медресе они ходили плохо), а сознательную жизнь они начинали, ходя с отцами и старшими братьями на разборки. В халифате ты становился мужчиной с того момента, как мог стрелять из автомата и быть полезным другим мужчинам. Потом они основали джамаат, это так они назвали, потому что никакого другого названия не было. Ну не бандой же называться в самом деле? Хотя, по сути, бандой они и были, нанимались то к одним, то к другим, не упускали ни одной возможности для заработка. Точнее всего к ним подходило японское определение «ронины» – самураи, потерявшие
