– Выслушай меня до конца. Аллах покарал меня за мою заносчивость и гордыню, которую я полагал смирением. Я оторвался от уммы и сошел с пути джихада, и решил, что уединением и праведной жизнью я проложу себе путь в рай. Но никуда не делись нечестивцы, что прикрывают неблаговидные дела свои именем Всевышнего, и никуда не делись те, кто лопается от излишеств, в то время как большинство народа голодает и претерпевает крайнюю нужду и бедствия. В Крепости мусульманина написано, что надо сказать, когда произошло то, что не радует твое сердце, и ты ничего не можешь с этим поделать. Кадару-Ллахи ва ма ша’а фа’аля, что означает – это предопределено самим Аллахом, и он сделал, как пожелал. Теперь я вижу предопределение Аллаха – своей волей он послал меня в Пап, чтобы я своими глазами увидел, как живут и как ведут себя нечестивые, а когда я и после этого не вступил на путь борьбы с теми, кто преступает и придает Аллаху сотоварищей, он жестоко покарал меня, и кара эта вполне мной заслужена.
Так что я вступаю на путь борьбы с куфаром и ширком, с нечестием, которое поразило и умму, и весь имарат. И если в твоем войске найдется место моджахеда, мне ничего не нужно, кроме этого, я буду до конца жизни поминать тебя при намазе.
Досточтимый алим Абу Икрам аль-Шами ас-ваххаби кивнул.
– Говорят, что если ты видишь друга, который претерпевает великие бедствия, то скажи ему: нет Бога, кроме Аллаха. Аллах свидетель, я не могу подобрать слов, что могли бы помочь тебе в твоей беде, кроме этих слов, и я буду просить Аллаха о милости к тебе, и чтобы он принял твоих сыновей как шахидов и дал им рай, который они заслужили.
– Оба моих сына пали в бою с оружием в руках.
– Хвала Аллаху. Что же касается места в моем воинстве, место военного амира ждет тебя, и я не знаю никого достойнее тебя на это место.
Владимир, Российская Федерация
Храм Михаила Архангела на Студеной горе
29 июня 2036 года
…И восстанет в то время Михаил, князь великий, стоящий за сынов народа твоего; и наступит время тяжкое, какого не бывало с тех пор, как существуют люди, до сего времени; но спасутся в это время из народа твоего все, которые найдены, будут записанными в книге.
Из Китая я вылетел во Владимир. Город расположен недалеко от Москвы, город сотни церквей. Один из столпов русской цивилизации. Один из городов – хранителей русской духовности. Одно время, давным-давно, еще до Москвы Владимир был столицей России. Именно здесь, в этих краях, Россия начиналась.
Я часто бывал здесь. Ополье. Жирная, черная земля, поля и перелески. Деревеньки и города. Некогда именно отсюда черпались неисчерпаемые когда- то силы Руси. Пахари, как приходила война, откладывали в сторону лемех и брали в руки винтовку. Сейчас, конечно, прежней силы в земле не было. Все высосала Москва… Владимир был полупустым, с автовокзала автобусы на Москву каждые сорок минут идут. Здесь же полно прописанных «понаехавших», без прописки где-то в России не поселишься, вид на жительство не дадут. А так – дадут. Дают, дают. Еще как дают. Другого выхода нет, потому что мало нас. Хорошо, что народ вроде едет нормальный. Болгары, спасшиеся от арнаутской резни, сербы, греки. С юга уже давно не принимают… вразумились.
Но все равно на деревне нет почти никого. Больно смотреть на заброшенные деревни. Некоторые уже запаханы. Не стало русской деревни. Не стало.
Расклеился что-то я.
Во Владимире меня ждала машина с сопровождением – хорошо быть крупным бизнесменом, даже непривычно как-то. От аэропорта с мигалками поехали в город. Краем глаза заметил взлетающий беспилотник. И здесь – все то же самое.
Храм Архангела Михаила был в разы меньше главного, Успенского собора, он был сложен из красного кирпича – островерхий, похожий на терем. Тихий. Внезапно поднявшийся резкий ветер швырнул мне пыль в лицо, но я почему-то счел это добрым знаком. И точно – едва зашел в храм, сразу почувствовал – есть. Это он.
Дом бога.
Старушка, продававшая свечи, почему-то перекрестила меня, в ответ на мой немой вопрос только покачала головой. Храм был темным, на подсвечниках – наросты воска. Я зажег свечи и так и стоял, склонив голову, пока не почувствовал рядом присутствие.
– Привет, Клёст, – тихо сказал я.
Человека, принявшего постриг и тихо служившего теперь в храме, звали Клёст. Он служил в питерском РОСНе, известном как «Град», когда все это началось, он был в командировке, которая вместо месяцев затянулась на годы.
И насколько мне было известно, за ним числилось не менее пятисот человек. Он был снайпером, и очень неплохим. Это с ним мы остались прикрывать отход, это с ним нас накрыл «Град», и это с ним мы выбирались к аэродрому, когда нас уже похоронили и помянули тихим, незлым словом…
Чтобы поговорить, Клёст провел меня куда-то на зады храма. Было темно. Пахло ладаном.
– Как жив, Серый? – спросил он. Нам запрещалось использовать в качестве кличек части имени или фамилии, поэтому я был Серый. Серый Волк.
