– Но зачем?
– По двум причинам, одна из которых очень важная. Если ты первым предложишь им убить меня, то ты будешь с самого начала знать, кто, когда и как попробует меня убить. Это ты сможешь сообщить мне и тем самым окажешь мне услугу. А я, будь уверен, окажу здесь убийцам хороший прием.
Амир Нурмухаммед смотрел на дальнего родственника и оптового закупщика героина с восхищением.
– О Аллах, брат, какой ты умный. Я бы никогда до такого не додумался. Так я смогу стать в глазах народа защитником, так мне будут доверять, иншаллах.
– Да.
– А не важная причина какая?
– Это и была не важная.
– О Аллах. А какая же тогда важная?
Амир Ислам наклонился вперед.
– То, что я тебе скажу, – сказал он негромким голосом, – держи при себе. Если скажешь кому, навлечешь на себя смерть.
– Я понял, брат.
– Мне не нравится то, как мы живем. То, что везде алимы, назначенные из Багдада, мне нравится не меньше твоего. Но алимов я опасаюсь меньше, чем обычных крестьян и беженцев. Население опять растет, и это опасно…
…
– …Алима можно купить. Можно запугать. Можно убить. В конце концов он такой же человек, как и мы, и не чужд греха. Но ты не запугаешь народ. Не купишь его. И не убьешь. Это невозможно. Чем больше людей, тем больше опасности для нас. Помнишь, что такое коммунизм? Чем коммунисты взяли людей? Они закричали: грабь награбленное. И народы поднялись – все как один. Сейчас алимы говорят, что один правоверный не может отнять у другого правоверного. Все, чем алимы нам могут угрожать – это объявить нас неверными. Но это полбеды. Куда хуже будет, если кто-то додумается сказать, что не важно, кто неверный, а кто правоверный. Важно, кто как живет. И тогда ни алимы, ни кто другой не смогут остановить толпу. Нам всем придет тогда конец. Тебе… мне… всем. Никого не останется.
– Но мы посылаем людей на джихад, чтобы они убивали и умирали во имя Аллаха. Разве мы делаем это…
– Джихад… – зло сказал амир Ислам. – Да, джихад. Пока это действует. Но именно что – пока. Придурки алимы соблазняются тем, что от всего награбленного в джихаде им полагается двадцать процентов, и посылают идиотов на смерть. Тем самым они делают нас врагами для русистов, для китайцев, для всех. Рано или поздно они добьются одного из двух. Или на нас сбросят столько атомных бомб, что никого не останется. Или те, кто шел на север, повернут на юг. И наши отрубленные головы насадят на палки и поставят перед нашими домами.
– И что делать?
– Что делать… Это не так просто, брат. Избавиться от алима или договориться с алимом – это еще полбеды. У нас нет тех способов усмирять народный гнев, какие были раньше. Раньше были отдельные государства. И каждый умный правитель говорил своим подданным: во всем виноваты соседи! Посмотрите на них! Они неправильно живут! Они неправильно молятся Аллаху! Они отняли у нас то-то, и то-то, и то-то. И люди вместо того, чтобы ненавидеть правителей или религию, ненавидели соседей. А если надо было, то и воевали с соседями. Те, кто пошел воевать, погибали, оставались те, кто не хотел воевать, и это было хорошо. А теперь у нас один большой халифат. Нет соседей. Везде говорят, что все мусульмане братья. Что нет границ. И это плохо. Потому что если все братья, значит, гнев, который столько копится, выльется на нас. И на религию. Эти тупые мракобесные алимы, не понимают, что сидят с нами в одной лодке. Что если начнется, то их будут судить вместе с нами, а их школы и университеты разрушат и не оставят ни следа от них. А те, кто понимает, сидят тише, чем змея в засаде.
Амир Нурмухаммед от таких слов совсем помрачнел.
– Плохо говоришь, брат.
– Я говорю правду. Мы должны быть готовы и действовать, пока не случилась беда. А она случится, я это чувствую. Люди на грани. Ты думаешь, у меня здесь алим лучше твоего? Он идиот. Начал собирать исламскую милицию и не подумал о том, что эта же милиция при случае его поднимет на штыки. Придурок, он подумал, что если у него будут вооруженные люди, подчиняющиеся ему, то он будет один из нас.
Амир Ислам сказал еще несколько слов, и все они были бранными и оскорбительными.
– Решай. Если ты со мной… путь опасен. Упадешь – и тебя разорвут. Но если ничего не делать – все равно конец. Только позже.
– Я с тобой, брат.
– И будешь делать все то, что говорю? Не как с фасовкой?
– Что бы ты ни сказал, я сделаю. Клянусь Аллахом, памятью своего отца и могилой своей матери.
Тем самым амир Нурмухаммед совершил ширк, потому что в исламе нельзя клясться ничем и никем, кроме Аллаха, тем более могилой. Но особо верующих людей за столом не было.
– В Афганистане есть те, кто набожен и готов убивать?
