– Баба требует вас, – повторил Семеренко.
– В смысле? – уточнил я. – У твоего Потапова что – глюки на почве переутомления или недосыпания? На каком языке эта баба с ним вообще разговаривает?
– В том-то и дело, товарищ майор, что по-русски. Она называет вашу фамилию и наш позывной «Аленький-5»…
Опаньки… Этого только не хватало. Если эта «какая-то баба» говорит по-русски и знает про нас такие вещи, значит, она или что-то вроде связника, или тот самый обещанный «гонец из центра». А это в нашей ситуации очень кстати, поскольку есть шанс прояснить обстановку и получить новые ценные указания.
– Так, – сказал я Семеренко. – Передай своему Потапову, чтобы он эту бабу не трогал. И даже пыль с нее сдувал. Пусть сопроводит ко мне, вместе с ее транспортным средством. И как можно быстрее.
– Так точно! – гаркнул Семеренко и скрылся в люке.
А я между тем дошел до своего танка. Экипаж, несмотря на стрельбу и шум, продолжал дрыхнуть, завернувшись в брезент, на крыше МТО. Я оставил в танке трофейную винтовку и на всякий случай прихватил пухлый планшет с пачкой тех самых сверхсекретных «запечатанных пакетов» № 336, 337, 338, 339 и карт Западной Европы на все случаи жизни.
После этого я взял фонарик и отправился к зданию, которое Шестаков временно определил под штаб. Это было что-то вроде магазинчика в первом этаже двухэтажного дома, находившегося шагах в пятидесяти впереди моего танка, если идти вверх по улице. На его застекленных витринах не было жалюзи, а замок на дверях оказался довольно хлипким. Над дверью было большими буквами написано «Filmverleih», из чего я сделал вывод, что это не магазин, а некая точка, занимающаяся прокатом фильмов. Выходит, есть у них на гнилом Западе и такой вид услуг…
Входную дверь наши орлы уже успели вскрыть, но подробный шмон на предмет поиска каких-нибудь полезных в хозяйстве вещей, похоже, еще не успели произвести. У входа дремал, сидя на найденном неизвестно где типично общепитовском стуле, один из разведчиков Семеренко – чернявый парняга в маскхалате на голое тело, в сдвинутой на затылок каске и с РПК через плечо. Его фамилия вертелась у меня на языке, но вспомнить я ее так и не смог, что значит – устал…
– Передай своему ротному, что я здесь, – сказал я разведчику. – А Потапов, как появится, пусть едет сюда.
Разведчик кивнул и исчез, а я вошел в это самое «бюро проката». Посветил фонариком и понял, что ничего «полезного в хозяйстве» (по нашим, разумеется, понятиям) тут не было в принципе. В глубине просматривалась длинная стойка, заделанная под пластик с металлом (а может, и действительно пластиково-металлическая), с непривычного вида кассовым аппаратом и несколькими высокими табуретами возле нее. На стойке и за ней стояло несколько телевизоров и еще какая-то смутно знакомая аппаратура. А кроме того, все свободное пространство вокруг занимали прямоугольные футляры с яркими этикетками, отдаленно похожие на книги. Я-то знал, что это видеокассеты – некоторое представление о видеомагнитофонах я получил в Эфиопии, да и у пары-тройки особо зажиточных и оборотистых офицеров в нашем гарнизоне были видики. Только купить фильмы мало-мальски приличного качества что в ГДР, что в Союзе всегда было почти неразрешимой проблемой.
И вот теперь здесь на полках, позади стойки с кассовым аппаратом и на расставленных по всему помещению стеллажах и даже в витрине, я увидел сразу сотни видеокассет. Похоже, с фильмами на любой, самый разнообразный вкус. Правда, поскольку в окрестностях не было электричества, пользы от всего этого все равно не было никакой.
Опять же, найти здесь фильм с русским переводом или субтитрами было совершенно нереально. В той же Аддис-Абебе, где работали западные телеканалы, а в гостинице были оставшиеся от времен императора цветные телевизоры с очень большими экранами (некоторые мои коллеги даже не представляли, что бывают столь здоровые телики, и искренне этому удивлялись), к которым прилагались видики с некоторым выбором кассет к ним, особой радости от их просмотра мы не испытывали.
Телевидение там лучше всего показывало, естественно, с другого берега Красного моря, то есть из Эр-Рияда, но слушать любые их передачи, где усатые ведущие с полотенцами на чайниках трендели на тамошнем, совершенно непроизносимом для нас хагалай-махалайском языке (при этом по шедшим в этот момент на экране за их спиной кадрам, вроде Ленида Ильича Брежнева, перемежаемого взлетающими из шахт ракетами, было понятно, что они в этот момент говорят гадости конкретно про нас) было просто мучительно для слуха русского человека, поэтому наши офицеры смотрели все больше какой-то спортивный канал на французском. А в фильмы с более-менее связным и запутанным сюжетом мы толком не могли въехать, поскольку языков не знали, и оттого при коллективных просмотрах более всего ценились или импортные мультфильмы, или всякая азиатская муть – боевики-колотушки с обилием всякого боевого дрыгоножества, молодецкими воплями и битьем ногами по лицу с бильярдным звуком. Но, по крайней мере, и там и сям все было вполне понятно и без всяких слов…
Я осмотрелся – дверь в местную подсобку была полуоткрыта (видимо, наши орлы уже заглянули туда), но там, похоже, было пусто. Тут даже не «все уже украдено до нас», а просто нечего воровать…
Несмотря на большие окна, в магазинчике было сумрачно – хотя ночь уже сменялась синеватым предрассветным сумраком, этот самый сумрак пока что задавал цветовую гамму и общее настроение. У противоположной стены, позади стеллажей, торчала пара то ли игровых, то ли музыкальных автоматов (разумеется, обесточенно-мертвых) – я с подобными уже сталкивался в той же Эфиопии. На стенах висели яркие рекламные плакаты (вспомнил, как у них за
