биотехнологий, послужила причиной крушения. И стреляла по нас, скорее всего, тоже именно она. Размеры непонятного образования превышали даже ксенодракона… Хорошо, хоть с места оно не двигалось. И засыпать нас валом биоракет, заполненных агрессивными нанороботами, вроде бы не спешило.
– Расстояние до цели – восемнадцать километров, – пробормотал Глыбин, рассматривая подписи под фотографиями. – Не так уж и много. Почти любое крупное современное оружие гораздо дальше бьёт. А откуда подавали сигналы?
– Из ближайшего к этому месту ущелья. Расположено оно с другой стороны корабля. Чтобы безопасно подойти к нему, надо сделать крюк. Расстояние от ближайшего края расщелины до «Хризантемы» равно восьми с половиной километрам. – На экран вывели новый снимок. – Как мы видим, на его краю установлено нечто вроде наблюдательной вышки. И к ней ведёт хорошо натоптанная тропа. Но именно натоптанная, а не прокатанная колёсами техники. И ещё рядом с ней расположены вот эти холмики. Похоже на могилы.
– Около двух десятков, – озадаченно потёр лоб Царенко. – Маловато как-то для такой аварии.
– Возможно, остальных погибших просто не захотели вытаскивать, – отмахнулся Глыбин. – Или не смогли. Меня больше интересует эта штука на носу «Хризантемы». Почему она позволила людям не просто уйти, а протоптать аж целую дорогу к кораблю и возвести вышку? Ведь первоначально между ними явно велись полноценные боевые действия.
– Вместо того чтобы строить предположения, лучше спросить у японцев, что и как произошло, – пробурчал я, отхлёбывая из кружки горячего чая, который за неимением коньяка и спирта из своих запасов выделил доктор.
После пережитого стресса меня трясло и знобило. Мозги понимали, что это исключительно психологическое ощущение, так как от внешней среды с её холодными ветрами отделял скафандр. Но телу логические доводы были глубоко безразличны.
– О, вот ты этим и займёшься, как самое близкое лицо к нашему единственному на всю экспедицию дипломату, – нехорошо взглянул на меня Глыбин, и я окончательно удостоверился в своих худших подозрениях. Надо поговорить с дядей о том, что полумеры в политической борьбе грязными методами неприемлемы. Пусть в следующий раз не галлюциноген, а банальный цианистый калий оппоненту подсыпает. – Раз японцы там ещё есть, значит, местность относительно безопасна. Радиосвязь есть?
– Никак нет, – откликнулся связист. – Кстати, электромагнитное излучение, мешающее работе наших приборов, никуда не пропало. Просто значительно ослабло. Оно продолжает появляться всё такими же импульсами. Вероятно, мы имели дело не с орудием, а с каким-то аналогом маяка, передающего в пространство вокруг себя определённый сигнал.
– Тогда уж глушилки, – поправил его Царенко. – Думаю, нам очень повезло, что «Победа» летела не только за счёт инопланетных артефактов. Против земной техники импульсы, нарушающие работу оборудования местных артефактов, оказались почти бессильны. Они банально не в том диапазоне работают. Только связь нам заглушить и смогли.
– И без неё обойдёмся, – качнул головой Геннадий. – Думаю, разведывательной партии хватит шесть часов, чтобы во всём разобраться на месте. Пойдёт десять человек. Если японцы здесь обитают, то местность относительно безопасная. Ответственным назначаю Бориса.
– Восемь часов, тут всё-таки не парк с ровными дорожками, мало ли какие препятствия на пути попадутся, – поправил я, опасаясь, что могу не успеть вернуться. И с Глыбина, которому явно вожжа под хвост попала, станется бросить нас здесь. Даже солдат не пожалеет. Списал же он тех трёх огнемётчиков. – А есть в команде кто знает японский язык? Если рядом с «Хризантемой» сплошная зона электромагнитных помех, то компьютеры с автопереводчиками просто могут выйти из строя.
– Английским обойдётесь или жестовой азбукой, – отмахнулся Глыбин. – Нету у нас на борту военных переводчиков, не самая нужная при колонизации новых планет специальность.
Летающий транспорт приземлился на почтительном расстоянии от сбитой «Хризантемы», и десять человек двинулись по выжженной злым солнцем равнине, больше напоминающей даже не степь или саванну, а лишившуюся вдруг снега вечную мерзлоту. Редкие кустики-колючки, обладавшие, видимо, многометровой корневой системой, щетинились в разные стороны шипами, способными довести любого верблюда до заворота кишок. Ну, раз им понадобились механизмы защиты, значит, кто-то их всё-таки жрёт. Только где они, эти неведомые представители фауны? Попрятались от солнца и ждут наступления темноты? Так вроде к ультрафиолету их эволюция должна была приучить, а жары, как в пустынях, здесь нет. Наоборот, ближе к ночи столбик термометра может опуститься до отрицательных отметок.
– Зачем вообще было делать эту чёртову систему отстрела отсеков? – бурчал мой спаситель-огнемётчик, который, по странному стечению обстоятельств, оказался ещё и в разведывательной партии. Интересно, это из-за его оружия или, может, у Глыбина есть зуб на этого парня? – Глупость какая-то! Лучше бы ещё пару зенитных пулемётов поставили, чтобы ракеты до цели просто не долетали!
– Ничего не глупость, Святослав. И хотя отстрел целых трёх отсеков сократил место в трюме на четверть и чуть не стоил нам жизни, концептуально это очень правильная система, – откликнулся я, вовремя вспомнив имя человека, которому обязан своей головой. – Предполагалось, что в «Победе» мы будем возить не самые безопасные грузы. Инопланетные артефакты, например. Кто знает, чего от них ожидать и не понадобится ли вдруг срочно выкинуть подобранную в очередных руинах штуку, пока она не рванула. Ну и расчёт на транспортировку не очень дружественных нам пассажиров тоже делали, да. Если вдруг они устроят бунт и попробуют захватить наш уникальный транспорт, то имеют все шансы уйти вниз своим ходом.
