неожиданных встреч у порога. Но сейчас пригласил. И не просто пригласил, а в нетерпении ждал гостью, бесцельно рыскал по квартире, грыз ногти, и всё в неизменных тёмных очках.
Он пытался размышлять – даже не размышлять, представить, как всё произойдёт: вот она входит, смотрит в его глаза, неясно улыбается… но и эта несложная картина не удерживалась, обрывалась, и Сатурн переживал синдром разорванных мыслей, не мог сосредоточиться; не то желания, не то какие- то смутные образы колесили в нём, он чувствовал себя как путешественник, внезапно застигнутый пыльной бурей, когда ни черта не понять – куда бежать, что делать? Он твёрдо помнил, что женщина должна прийти к нему, и это было единственной опорной точкой в его взбаламученном сознании.
Но и Дарья ехала в гости с полнейшим сумбуром в голове. Сперва она пыталась как-то думать, анализировать и прогнозировать… но потом честно плюнула и просто ехала, выкурив по дороге три сигареты. Ехала как в забытьи, не видя улиц, прохожих и дождя.
Она не понимала, зачем была у Бранделиуса, но точно знала, зачем едет к Сатурну: ей нужно поговорить. Возможно, не только поговорить – по голосу она поняла, о чём мечтает «очкарик», но ей требовался тот, кто поймёт. Или сможет объяснить, что происходит. Или просто помолчит рядом, силясь найти выход. Или защитит.
А Виктор, как это ни печально, не мог сделать ничего из перечисленного.
Но о нём Даша подумала мельком, увидев на экране телефона пришедший от Сатурна вызов, а поговорив с «очкариком», больше не вспоминала о Громове, полностью сосредоточившись на том, что было и что предстоит.
– Привет!
– Привет.
– Я… – Он неловко протянул девушке букет красных роз. – Вот.
– Спасибо. – Она взяла букет твёрдой рукой, не обратив внимания на то, что пара шипов впилась в ладонь. – Можно пройти?
– Конечно. – Он посторонился. – Вот…
Он не был похож ни на элегантного Антона, ни на обыденного Виктора. Он был третьим. Сам по себе. Взволнованным, как мальчишка, стесняющимся и не знающим, куда себя деть.
– Ты куришь?
– Нет.
– А курить у тебя можно?
– Да, конечно… У меня даже пепельница есть.
Сатурн сходил на кухню, принёс хрустальную пепельницу, поставил на журнальный столик рядом с расположившейся в кресле девушкой. Помялся.
– Кофе?
– Почему не шампанское?
– Хотел, – не стал скрывать Сатурн. – Но потом посмотрел на тебя и решил, что не надо.
– Что же ты во мне увидел? – усмехнулась Даша, раскуривая сигарету. – Неужели я выгляжу так, что можно сэкономить на шампанском?
– Ты выглядишь так, будто получила по голове, – тихо ответил Сатурн.
Он уже понял, что с нею что-то случилось.
– По телефону ты тоже был веселее.
– У меня были весёлые планы.
– А теперь?
– Теперь…
Он никогда не признавался в слабости, не сказал о ней и сейчас: ни о том, как подкосились у него ноги при виде девушки; как вылетели из памяти все заготовленные слова; улетучилась уверенность, и он вспомнил себя восьмиклассника. Нет.
Об этом – ни слова.
И о желаниях своих романтических, а точнее плотских, тоже промолчал, потому что не время.
Вместо этого Сатурн уселся в соседнее кресло – спокойно, уверенно, но без всякого подтекста, просто уселся, – снял очки и посмотрел Даше в глаза:
– Рассказывай.
«Почему ты решил, что я хочу тебе что-то рассказать?»
Но так она не ответила. Покрутила резкую фразу на языке, попробовала и так и этак, выдыхая сигаретный дым, и не ответила. Наверное, потому, что на столике между ними, справа от пепельницы, лежали чёрные очки.
– У тебя когда-нибудь было ощущение, будто ты находишься под чьей-нибудь властью? – медленно спросила она. И нервно затянулась сигаретой. И продолжила, не дожидаясь ответа: – Нет, я говорю не о начальнике отдела или владельце фирмы, который пугает тебя увольнением. Не о полицейском, или бандите, или насильнике, как это случилось с нашей Кариной, а о чём-то более… – Ещё одна затяжка. – О чём-то более глубоком. О ситуации, когда ты не
