– Что ты, что ты! – замахал руками лодочник. – Окстись! И в мыслях не было. Я ведь так просто спросил, для интересу.
– Ну, вот тебе – для интересу, – вытащив из кармана халата нож, Маша тут же выставила лезвие и принялась крутить клинок в руке с такой непостижимой ловкостью и проворством, что у бедолаги перевозчика от удивления отвисла челюсть. Могла бы, конечно, вытащить и электрошокер – да боялась, что «мелкая молния» на лодочника впечатление не произведет.
– Ну ты, дева, дай-о-ошь!
– Я еще и не так могу. Да не пугайся ты, не разбойница я, не лиходейка… Э-эй! А ну, положи весло! Положи, я кому сказала!
– Паря! На вот тебе деньгу, – закричал с берега Магнус.
Что и говорить, вернулся вовремя, да еще не один – с верным Михутрею.
– Ой… да тут много! – развязав брошенный мешочек, лодочник растерянно моргнул. – Мы ж на дюжину всего договаривались, а тут…
– Бери, бери, дядько, – покровительственно улыбнувшись, Маша ступила на скользкие доски вымола.
Арцыбашев тут же поддержал супругу под руку да шепотом спросил – зачем нож достала. Неужто лодочник, собака такая, осмелился…
– Не, не осмелился. Хотя, может быть, и хотел. А ножик я ему просто так показала – он сам просил.
А над Москвой все плыл звон кремлевских колоколов, подхваченный на многих городских колоколенках. Как верно заметил лодочник, это вовсе не был тревожный набат, да и особенной праздничности в сем звоне не слышалось. Дребезжали колокола не величественно, а так, строго по-деловому, будто что-то важное сообщить хотели.
– Верно, ловят кого-то, – сворачивая в темный проулок, предположил Михутря. – Сообщают, чтоб задерживали всех подозрительных. Случаем, не вас?
– Может, и нас, – Маша повела плечом и хитро прищурилась. – А ты что такой веселый-то?
– Вас, ваше величество, очень рад видеть!
Как бы то ни было, а из Москвы нужно было срочно бежать, выбираться! Частный московский предприниматель Григорий Ершов пока еще верил в легенду о литовском купце и его людях, однако это именно что – пока. Пока не пошли по дворам ушлые приказные людишки, пока не закричали по площадям глашатаи, не зачитали приметы беглецов, не огласили список их вин, а самое главное – обещанную за способствование поимке сумму.
Впрочем, в случае с Ершовыми дело было не в сумме, в конце концов, деньги они и сами зарабатывали прекрасно. Другое дело, что в случае чего приказные велением царя запросто могли отобрать бизнес. Под любым предлогом отжали бы постоялый двор, лишили бы выгодных подрядов. Так что ссориться с властью Григорию было не с руки – беглецы это хорошо понимали.
Выбраться из столицы оказалось не таким уж простым делом. Приказные сработали оперативно – были уже готовы и приметы, на всех дорогах стояли отряды стрельцов, проводили досмотры да обыски. Все ловили опальную княжну Марию Старицкую, за которую государь обещал целую сотню талеров, шубу с царского плеча, а холопам – свободное звание.
Маша, конечно, изменилась с московских времен: выросла, похорошела… И все же слишком уж многие ее на Москве знали, помнили. Особенно дворня, и этого следовало опасаться больше всего.
Окромя всего прочего, во всех сыскных грамотах указывалось, что со «Старицкой прелестницей ведьмою» может быть «муж лет тридцати или чуть более, высокий, телосложения крепкого, волос и борода – светлые, с рыжиной, говор – ученый, „с мнози непонятными словесы“».
– На всех дорогах лютуют, – напившись кваса, докладывал вернувшийся из разведки Михутря. – Иных дев и заголяться заставляют, такоже и подозрительных отроков – а вдруг то дева переодетая?
– На всех дорогах, говоришь? – переспросил Магнус. – И на том тракте, что в Александровскую слободу ведет?
– Ну, на том не так, – Михаэль хмыкнул и подкрутил усы. – Беглецы ведь в пасть царю не полезут.
– А мы так и сделаем, – негромко промолвил король. – Прямо в пасть и сунемся. А там – поглядим.
На Торговой (будущей – Красной) площади беглецы купили воз соленых осетров и простой возок – не пешком же за осетрами тащиться? Там же невдалеке, близ приказной избы, Михутря уговорил писаря смастырить подорожную грамоту, чтоб было все честь по чести: мол, везут к царскому столу осетров, выловленных там-то сям-то, засоленных по такому-то рецепту ляпкиным-тяпкиным.
Так вот, с осетрами, с грамотою, и поехали. Машу, крепко подумав, решили отроком не наряжать, оставить, как есть – девкою. Девичьи-то округлости под одеждой мужской не особо скроешь, любой приметливый человечек заинтересуется, а приказные да стрельцы еще и разденут. Оно надо?
Вот и осталась королева в девках, только – в простолюдинках ныне, в дочках купеческих. Все, что надобно, там же, на торговой площади, и купили. Обрядилась Машенька в сарафан да в сапожки черевчатые, волосы луковым отваром выкрасила, косы заплела, на голову платом баской повязала, щеки нарумянила, набелила лоб, насурьмила брови. Как тогда и принято было – уж от души!
Арцыбашев как глянул, так и обомлел, не узнал супруги! Не девушка – кукла. Как есть – кукла фарфоровая, или, по-современному говоря, фотомодель.
Так заставы все и проехали, кроме одной – последней или самой крайней, перед самой Александровской слободою. Тут, недалече, и у Старицких были