молодец Альфонс ван дер Гроот покинул приемную.

Сразу же за ним, по знаку Анри, вошел неприметный парнишка лет двадцати с противным серым лицом мелкого деревенского чиновнишки и не по- деревенски хитроватым взглядом.

– Это вот и есть наш человек, – зачем-то пояснил Труайя, хоть и без его слов это было ясно. – Зовут Якоб.

– Ну, рассказывай, Якоб, – король хмыкнул и указал на скамью. – Присаживайся, нечего тут маячить.

Агент робко присел на самый край скамеечки, однако доложил довольно толково и бойко. По приказу начальника по всем тайным делам господина Труайя, третьего дня он – якобы по рекомендациям весьма влиятельных людей – поступил истопником на дворцовую кухню. В обязанности его входила не только топка печей, но и их чистка, а также и рубка мяса. В свободное от работы время Якоб, как и приказал Труайя, шатался по рынку да по торговым лавками, приценивался, завистливо цокал языком да жаловался на отсутствие денег.

Те, кому надо, его, конечно, приметили. Спешили – уже на следующий день к парню подошел некий обаятельный господин лет тридцати с виду, яркий блондин с небольшою бородкой. Представился смоленским купцом Глебом Коростенем – хожу, мол, присматриваюсь, – угостил Якоба вином. Слов за слово – разговорились, и уже на следующий день стали закадычными друзьями. Тогда-то новый знакомец и открылся Якобу по-настоящему. Дескать, никакой он не смоленский купец, а швед Ларс Грюнберг, даже показал грамоту от шведского короля, и не простую, а с большой желтой печатью.

– А на печати той – «тре кронер» – три короны, шведский королевский герб, – с важностью поведал агент. – Уж я в гербах понимаю, мой покойный дядюшка некогда был герольдом у самих Радзивиллов.

Показав грамоту, Ларс недолго думая предложил Якобу не пыльную и не очень опасную работенку – пару недель кряду подсыпать в королевскую пищу некий белый порошок. Яд, действующий далеко не сразу.

Уговаривая, швед улыбался: «Я понимаю, дружище Якоб, страшно! Но ведь помрут-то все не сразу, ты уже к тому времени будешь жить в Швеции, в уважении и достатке! Дом себе купишь, женишься, прислугу заведешь. Тебе где больше нравится – в Стокгольме или, может быть, в Гетеборге?»

– Я сказал, что в Стокгольме, – застенчиво пояснил агент.

– Сказать по правде, и то и другое – дыра почище нашего Оберпалена, – Труайя хохотнул и тут же замолк, давая Якобу продолжить.

Впрочем, продолжать-то было нечего, самое важное истопник уже сообщил, и лишь поведал, что с ответом не поспешил, взял три денька на «подумать».

– И это правильно, – глубокомысленно заметил Труайя.

– Так, господин, как вы и учили.

Получив указание сперва алчно поторговаться, а уже потом согласиться, Якоб покинул королевские покои с сознанием добросовестно выполненного долга и сладостным предчувствием неоспоримо близкой награды.

* * *

– Отравить? Не только нас с тобою, но и весь двор, всех придворных? Бред сивой кобылы!

Юная королева Мария напрочь отказывалась верить в то, что поведал ей супруг.

– Король Юхан, конечно, наш враг, но еще больше он ненавидит царя Ивана! Во многом по личным мотивам, я бы сказала так. Но не только поэтому. При всем при этом Юхан не какой-нибудь там простолюдин, а человек чести! Он не будет подсылать убийц, а просто постарается выиграть войну, победить. Кстати, говорят, он ревностный католик, и сына своего, Сигизмунда, воспитывает в том же духе. А правит – лютеранами. Брат его Карл – лютеранин и воду мутит. Может, денег ему подкинем? Через третьих лиц.

– Кому денег – Юхану? – не услышал король.

– Да не Юхану – Карлу!

– И тем не менее нас пытаются отравить, хоть ты этому и не веришь, – вздохнув, Магнус вытянулся на турецкой софе-оттоманке. Недавний подарок султана Мурада – шикарная, на резных золоченых ножках, обитая светло-голубым бархатом. В начале лета приезжали турецкие послы, якобы передать почтенье султана, а на самом деле – прощупать почву для возможного союза против Ивана Московского. Знали откуда-то, сволочи, обо всех тонкостях отношений царя и его вольнолюбивого вассала. Откуда? Так ведь Магнус особенно-то это и не скрывал. Тем более всем было хорошо ведомо, кто такая королева Мария – урожденная княжна Старицкая, дочь опального князя, казненного по приказу царя. Ну, и какие чувства испытывала юная красавица к Иоанну? Одну только ненависть, и все. На этом и хотели сыграть турки. Впрочем, не только они – недавно прибыл и посланник из прусского герцогства.

С Пруссией вообще было интересно: в шестнадцатом веке существовало как бы два государства – герцогство и королевство. Королевство – в составе польских земель, а герцогство – вассал Польши, примерно такой же, как Магнус – Ивана Грозного.

Королевская Пруссия, часть земель государства Тевтонского ордена, вошедшая в состав Польши в 1466 году после войны между Орденом и Польшей, пользовалась значительной автономией и имела право на собственные законы и монету, при всем при этом оставаясь частью польской короны.

С Прусским же герцогством произошло еще интереснее: в 1525 году магистр Тевтонского ордена Альбрехт Бранденбургский перешел в протестантизм, и по совету самого Мартина Лютера приватизировал земли Тевтонского ордена в Пруссии, превратив их в светское – свое! – герцогство, находящееся в вассальной зависимости от Польши. После смерти Альбрехта в 1568 году ситуация в герцогстве осложнилась. Его больной сын, Альбрехт Фредерик, практически не принимал участия в управлении герцогством и находился под сильным влиянием немецкой династии Гогенцоллернов. У Альберта Фредерика

Вы читаете Потом и кровью
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату