Комнату заполнил рокот тяжелых волн. Генриху показалось, что он стоит на огромной льдине, под которой на дне проснулся вулкан. Чернильная лава стремительно поднималась к поверхности, по льду побежали трещины.
Это было дикое, невозможное зрелище. Глаза обжигало болью. Не в силах больше терпеть, Генрих сорвал очки.
Комната снова стала обычной, но пол продолжал подрагивать, стекла тоненько дребезжали. Штормовой рокот звучал теперь приглушенно, будто издалека.
Сельма резко развела руки, повернула их ладонями вниз:
– Четвертый запишет.
Старик захрипел, его тело выгнулось. Рот жутко осклабился, по щеке потекла слюна. Глаза раскрылись и мертво уставились в потолок. Люстра, словно не выдержав его взгляда, погасла с тихим щелчком.
В свете луны и уличных фонарей Генрих увидел, как сквозь пол пробился стебель чертополоха.
– Ну вот, – «фаворитка» шумно вздохнула, вытерла пот со лба, – теперь обратно не повернуть. Надеюсь, смотрел внимательно? Говорить разрешаю.
– Сумасшедшая сучка, – сказал ей Генрих.
Она кивнула рассеянно, словно приняла заезженный комплимент.
Колючие ростки взрывали паркет, вгрызались в тело хрониста, карабкались по столу и по стенам. С каждой секундой их становилось больше. Над шипами распускались мягкие венчики.
– Пойдем, – Сельма дернула Генриха за рукав, – теперь они здесь хозяева.
Пятясь, отошли за порог. Чертополох покрыл кабинет сплошным колючим ковром, труп совершенно исчез из виду. Преодолев тошноту, Генрих снова нацепил линзы. Если забыть, что здесь произошло минуту назад, выглядело даже красиво – капли чернильной росы мерцали на шипастых цветах.
И разливался медовый запах.
Вслед за людьми колючки выбрались в коридор, превращая его в непроходимые заросли. Сельма с Генрихом отступали все дальше к лестнице. «Фаворитка» заметила с ноткой гордости:
– Теперь весь дом зарастет.
– А люди? Его семья? Ты говорила, что не убиваешь невинных.
– Так и есть, – она пожала плечами, – я уже позволила им проснуться. На этом этаже – никого, а остальные успеют выбежать. Сюда не сунутся, здесь для них пахнет страхом. То есть не пахнет даже, а смердит невыносимо…
Словно в подтверждение ее слов, этажом ниже раздались заполошные крики и детский плач. Генрих, перегнувшись через перила, встретился взглядом с полноватой матроной, тащившей за руку мальчика лет семи. Увидев чужого, дама сдавленно вскрикнула и ринулась по лестнице вниз.
Генрих обернулся к Сельме:
– Ты говоришь – свершилось, обратной дороги нет. Так, может, пора уже объясниться? Прямым текстом и без намеков – что это за волна? В чем суть ритуала?
Они сошли на второй этаж. На ступеньках валялась шаль, которую кто-то обронил в спешке. Генрих осторожно повертел головой – удавка ослабла, стало легче дышать и думать.
– Ну же, Сельма. Ты ведь злодействуешь из идейных соображений. И скромностью не страдаешь. Неужели не хочешь, чтобы кто-нибудь оценил подробности гениального плана?
– Ох, Генрих, я прямо чувствую, как твой сарказм меня разъедает. Хотя ты прав, молчать уже не имеет смысла…
– Сельма фон Минц! – проревел с улицы усиленный голос. – Генрих фон Рау! Дом окружен и находится под прицелом! Приказываю выйти на крыльцо и лечь лицом вниз! Даю шестьдесят секунд! В противном случае открываю огонь!
– Видишь, Генрих, – хихикнула «фаворитка», – ты уже мой сообщник.
– Не обольщайся. Они просто не хотят меня зацепить.
Генрих метнулся в ближайшую комнату – Сельма не удерживала его. Не зажигая света, он на дюйм отодвинул штору, выглянул осторожно. Голос не врал – у ворот сгрудились локомобили, за ними прятались люди. Двое в мундирах, пригибаясь, как под обстрелом, тянули пулемет на колесах.
– Сдайся, Сельма. На этот раз у тебя нет шансов. Они знают, что ты истратила силу на ритуал, и «по площадям» уже не ударишь.
– Да, истратила. Но они рисковать не станут. Как только я выйду, меня пристрелят. Я бы, во всяком случае, так и сделала на их месте.
– И что? Будем просто стоять и ждать?
Она, не ответив, сняла с шеи кулон – платиновый, в форме яйца, размером примерно с дюйм. Быстро и ловко развинтила его на две половинки. Внутри оказалось еще одно «яйцо», но уже стеклянное, полое, с какой-то зеленоватой дрянью внутри.
– Берегла на крайний случай.
– Что это?
