Недельку-другую? Покой, уход, кормежка бесплатная…
– Ерничайте сколько угодно. Мне наплевать. Но раз уж остались, то не мешайте. А еще лучше – помогите.
– Прекратите хамить! И как я вам помогу?
– Визуализация. Вы ею владеете – колючка получилась красиво.
– Владею. И что с того?
– Я попытаюсь заглянуть ему в память. А вы упорядочите картинку.
Генрих рассуждал так – сознание у Франца раздвоено, бедняга застрял между двумя мирами – старым, где он должен быть мертв, и новым, где он живой. А ведь именно на их стыке и должна быть разгадка. Переход, так сказать, оттуда сюда и наоборот. И если этот переход разглядеть…
– Заглянуть в голову к психу? Прелестно, Генрих. Ни о чем другом не мечтала.
– Так вы поможете или нет? Решайте, некогда спорить.
– А если нет, то что? Об дверь меня расплющите?
Генрих сообразил, что и в самом деле навис над Ольгой, буквально прижав к двери. Отступил на шаг, буркнул:
– Прошу прощения…
– Пес с вами. Что нужно делать?
– Сейчас прикинем.
Франц смотрел на них с детским удивлением. Генрих сказал ему:
– Ты тоже прости, приятель.
Обездвижить Франца ледяной руной получилось не сразу – морозные штрихи расплывались. Не зря доктор жаловался, что «седативная» светопись на пациента не действует. Это неудивительно – у рыжего дар усилен в результате эксперимента. Сопротивляемость высока.
Но с Генрихом ему не тягаться.
Франц перестал дергаться и застыл привалившись к стенке.
– Как вы это делаете? – жадно спросила Ольга. – Приманиваете свет без насечек?
– Повезло.
– Врете. Впрочем, я тоже не призналась бы. Но теперь по крайней мере догадываюсь, почему вас так ждут в посольстве.
На лбу у Франца Генрих дважды начертил символ «дагаз», означающий «день». Добавил знак движения «райдо» («верховая езда»), развернув его при этом зеркально. Ольга расшифровала:
– Сдвиг назад, на два дня?
– Быстро соображаете.
– Меня тоже не на грядке нашли.
– Двое суток назад случилось событие, отсвет которого мы должны уловить. И перевести в понятные образы.
– Ладно, чего мы ждем?
– Вам же тоже надо написать формулу? Для визуализации?
– Зачем писать? Вот.
Ольга показала ему ладонь с татуировкой в виде цепочки символов, каждый размером с булавочную головку. Зимние руны смотрелись забавно – разлапистые, с аккуратными хвостиками.
– А, – догадался Генрих, – вот как вы, значит, создаете иллюзии. Базовая формула на ладони, очень удобно.
– А вы, собственно, чего ожидали?
– Нет-нет, не поймите меня превратно. Наоборот, это очень мило. Вы в душе, оказывается, ребенок, обожающий фокусы.
– Фон Рау, – она посмотрела на него с подозрением, – из-под какой коряги вы выползли? Из какого леса сбежали? Такие татуировки в столице имеет любая особа женского пола, владеющая хоть капелькой дара.
– Прямо-таки любая?
– От гимназистки до бабушки-одуванчика. Ну разве что руны у них германские, местные, а не такие, как у меня. Или вы все-таки издеваетесь?
– Нет, я и правда отстал от жизни. Но давайте не отвлекаться.
– Тогда направляйте меня.
Она положила Францу на лоб ладонь, которую Генрих накрыл своей.
– У вас рука жжется льдом, – сообщила Ольга.
– Потерпите, пожалуйста.
Он надавил сильнее, будто пытался втиснуть руны в голову пациенту. Чернильный сок потек из-под пальцев. Морозное жжение под ладонью усилилось. Ольга поморщилась, но смолчала.
