замерли. Даже небо не осталось безучастным к происходящему – тучи раздвинулись над шатром, и в просвете блестело солнце.
– Торжественный и прекрасный момент, – сказал посол, остановившись перед картиной. – Два великих соседа признали, что вражда – это путь в тупик. И решились взглянуть друг другу в глаза открыто и честно.
– Да, – согласился Генрих, – честность – это великая вещь. Можно прямо сказать соседу, что в доме у него не все ладно. Или дать хотя бы намек. Чтобы не разрушить атмосферу доверия – как вы, дипломаты, любите выражаться.
– Доверие – это еще и такт. Умение не навязываться партнеру. И понимание, что с некоторыми проблемами тот должен справиться сам. Но давайте не будем углубляться в философские дебри – сделаем передышку.
Посол взвесил в руке тяжелый угловатый графин, наполненный аспидно-черной жидкостью с серебряным проблеском. Разлил по хрустальным стопкам: Ольге – буквально каплю, себе и Генриху – по паре глотков.
– О, – сказал Генрих, – это то, о чем я подумал?
– Именно, герр фон Рау. Знаменитая смоль-слеза, которую мы не продаем на экспорт – лишь угощаем важных гостей.
– Польщен.
Жидкость оказалась плотной, тягучей, почти как патока, но на вкус – горьковато-терпкой. Она увесисто булькнула, проваливаясь в нутро, и породила приятный жар, который волнами распространился по телу. В окружающем мире тоже произошли перемены – цвета потеплели, звуки смягчились.
– Смоль-слеза отменно сочетается с чаем, – возвестил посол тоном лектора. – Как, впрочем, и со всем остальным. Можно с равным успехом употреблять натощак и после обильной трапезы, а также в процессе оной. Ну как вам?
– Бесподобно. Уже ради этого к вам стоило заглянуть.
– Вот видите! Но я всей душой надеюсь, что и результаты беседы вас не разочаруют. Давайте же, герр фон Рау, мы жаждем услышать вашу историю.
– Вообще-то я с каждой минутой укрепляюсь во мнении, что вы знаете все не хуже меня. Вряд ли смогу вам сообщить что-то новое.
– А мне? – капризно спросила немного захмелевшая Ольга. – И про баронессу, пожалуйста, во всех подробностях.
– В том мире, к которому я привык, баронессой она так и не стала. Вместо этого решила заняться светописью, и весьма преуспела. Достигла просто невероятных высот. Я познакомился с ней всего неделю назад…
Он рассказал об убийствах, о попытке задержать Сельму и о том, как мир вдруг начал перерождаться. Опустил, правда, некоторые подробности вроде прогулок с Анной и бредовых видений, когда он снимал клеймо. Умолчал и о «вещих» снах – во-первых, не был уверен, что их можно отнести к фактам, а во-вторых, не хотел выкладывать все карты на стол.
Когда он закончил, посол задумчиво покивал и подлил Ольге, сидевшей с ошарашенным видом, еще глоточек черного эликсира. Та, машинально выпив, вскинулась:
– Как же так? Значит, я тоже помню не то, что было? Простите, не верю! Это белиберда! А если все же допустить на секунду, что в этом есть доля правды, то вам, Иван Игнатьевич, должно быть стыдно! Да, стыдно! И не смотрите на меня таким взглядом! Вы знали, но даже не намекнули! Я вам этого никогда не прощу!
– Ольга Андреевна, – сказал посол очень доброжелательно, – не впадайте в истерику. И посидите, пожалуйста, тихо.
Она обиженно сникла. Посол обратился к Генриху:
– Позвольте кое-что уточнить. Мне не совсем понятны ваши мотивы. Чем этот новый мир вас, собственно, не устраивает? Вы ведь, насколько могу судить, приверженец Стеклянного века?
– Я тоже задавался этим вопросом. Да и Сельма была уверена, что я приму ее сторону. Но мир, построенный на убийстве, априори ущербен.
– Любое государство в истории построено на чьих-то костях. Взять хотя бы походы Карла и Карломана. К тому же в нашем конкретном случае ритуал уже состоялся. Жертвы принесены, их кровь пролилась.
– Если волну развернуть, то они опять будут живы. Я, по крайней мере, надеюсь.
– Ладно, допустим. Но вспомните, что бывает с ожившими мертвецами, – вы ведь общались уже с двумя. Они вам показались счастливыми? Вы желаете той же участи профессору, хронисту и прочим?
Иван Игнатьевич, ожидая ответа, смотрел с интересом и даже вроде с сочувствием. Генрих несколько растерялся, но приказал себе не поддаваться на провокации. Сказал несколько раздраженно:
– Я желаю остановить психопатку. А чего добиваетесь вы, имперцы, своим бездействием? Почему вдруг Стеклянный век оказался вам милее Железного? Выходит, при новом канцлере Девятиморье слабее?
– Это лишь ваши домыслы, герр фон Рау. Я ничего такого не говорил. И вовсе не хотел с вами ссориться, просто пытаюсь напомнить элементарную вещь. Любое масштабное изменение – это палка о двух концах. План Сельмы конечно же имеет изъяны и подводные камни. Но и попытка переписать его чревата непредсказуемыми последствиями. Реальность не любит, когда с ней обращаются грубо.
– Понятно. Похоже, я пришел зря. Вы помогать не станете.
