воплем, заваливался куда-то к Прейгаре.
Генрих, миновав перекресток, побежал по улице в ту же сторону, и вместе с ним бежали другие люди, придерживая шляпы и вытягивая шеи вперед, чтобы не пропустить момента, когда корабль рухнет на землю.
Где-то на соседней улице зазвенел брандмейстерский колокол, и этот звук немного отрезвил Генриха. В самом деле, куда его понесло? Помочь все равно не сможет. Дирижабль уже довольно далеко от посольства. И пожарные, и полиция успеют к месту падения раньше, а он, Генрих, просто увязнет в толпе зевак.
Отойдя к стене ближайшего дома, он увидел, как скелет корабля, объятый огнем, скрылся за частоколом крыш – кажется, все же дотянул до реки. Лишь бы только упал на берег, а не на лед, чтобы не провалиться под воду. Может, пассажиры спасутся – у гондолы есть аварийная световая защита специально для таких случаев.
Вот уж действительно – страх небесный!
Из-за чего корабль вообще сгорел? То есть понятно – ветер вынес его к посольству, систему закоротило. Стечение обстоятельств, трагическая случайность. Но перед этим – почему он потерял управление? Свет на борту как будто взбесился. А ведь буквально за полчаса до того посол рассуждал о «колебаниях в структуре мира». Если они, эти самые колебания, принимают такие формы…
Ох, Сельма фон Минц, вопросов к тебе накопилось море.
Держась у стены, Генрих двинулся навстречу зевакам. Люди выскакивали из подъездов и ресторанчиков, возбужденно галдя и вглядываясь в дымное зарево, разбухающее над крышами. Некоторые от избытка чувств выбегали на мостовую – возницы возмущенно орали, натягивая поводья. Лошади ржали, экипажи застревали в заторах.
Лишь минут через двадцать на улицах стало тише. Все, кому не терпелось, уже убежали, остальные, собравшись в группы, делились версиями. Генрих краем уха услышал что-то про обнаглевших бомбистов.
Трезвоня на всю округу, мимо промчалась пожарная кавалькада с баграми, шлангами и паровым насосом. Жирные голуби, сорвавшись с карнизов, в ужасе заметались над крышами.
Пройдя еще пару кварталов, Генрих приметил свободный таксомотор. Шофер только что высадил пассажира и теперь, похоже, прикидывал – может, тоже к реке? Но Генрих пресек эти поползновения, приказав:
– Пчелиная, девяносто четыре.
– Сударь, а с дирижаблем что? Вы оттуда?
– Не оттуда. Поскорее, любезный, я тороплюсь.
Локомобиль катился ходко и мягко. Генрих уже начал прикидывать, как построить разговор с Сельмой, но его отвлек короткий чернильный проблеск – будто бестелесная змейка метнулась через салон. Машинально проследив за ней взглядом, он оглянулся и сквозь узкое окошко увидел, как темные ленты вьются вокруг котла.
– Стой! – заорал Генрих шоферу, высунувшись наружу.
Тот послушно ударил по тормозам. Генрих выскочил на дорогу, не отрывая взгляда от чернильных змей. Они, поплясав еще секунд пять, мирно сползли на заднее колесо, потом соскочили на мостовую, обвились вокруг решетки канализационного стока и ухнули в глубину.
– Что случилось, сударь? – спросил шофер. – Полагаете, с котлом что-то? Если так, то не извольте беспокоиться – работает как часы…
Из его дальнейшей тирады Генрих понял только два слова – «поршень» и «клапан». Впрочем, особо он не прислушивался. Вспоминал, как почти такие же танцы свет устроил на дирижабле перед аварией.
– Держите деньги. Дальше я сам. Вам, кстати, тоже советую поберечься – погасите котел, переждите где-нибудь в закоулке.
– Но почему?
– День сегодня такой. Эфирные возмущения.
Шофер посмотрел на него как на умалишенного, но Генрих не стал вдаваться в подробности. Развернулся и зашагал по улице, высматривая извозчика. С мотором – оно, конечно, быстрее, но лошадка надежнее.
Через пару кварталов наткнулся на очередную кучку зевак. Они стояли, уставившись на чей-то старинный особняк с колоннадой. Генрих, правда, не понял, что там можно было высматривать – вроде обычный дом, хоть и недешевый, конечно. Может, какая-нибудь знаменитость тут проживает?
Прислушался к разговорам:
– …нет, говорит, не останусь, хоть расстреляйте…
– …прямо из стены, черные, стелются по-над полом…
– …плачет, трясется – в карету кое-как усадили…
– …из подвала так тихонечко – «у-у-у»…
– …да сами взгляните – склеп натуральный…
Уловив последнюю фразу, Генрих присмотрелся к дому внимательнее и тоже почувствовал беспокойство. Что-то неуловимо-тоскливое, неживое
