– Итак, господа, довожу до вашего сведения, что забавы и шутки кончились. Если в предшествующие семестры светопись была для вас лишь одной из строчек в длинном списке семинаров и лекций, то теперь она станет по-настоящему профилирующим предметом. Иными словами, начинается то, что мы называем специализацией. Светопись, как вы сами прекрасно знаете, бывает созидающей, дезинтегрирующей, лечебной, технической и так далее. Она имеет свою историю, стилистику и грамматику. Преподать вам эти аспекты дифференцированно и наглядно – наша задача. Вам же соответственно предстоит их усвоить…
Профессор отогнал муху, нагло севшую прямо на блестящую лысину, достал платок и, вытерев пот, продолжил:
– Ветвление профильной дисциплины позволяет также определить ваши личные предпочтения и склонности. На старших курсах мы применяем индивидуальный подход. Это еще одна особенность нашего факультета, который по числу студентов значительно уступает всем остальным. Два года назад на вашем потоке было сорок семь человек. Сейчас осталось лишь тридцать девять. Отсев будет продолжаться, он неизбежен. Мастер-светописец – штучный товар, да простится мне этот торгашеский оборот. Светопись требует отточенного ума и высочайшей ответственности, что, в свою очередь, подразумевает строгий контроль. Вам необходимо свыкнуться с данной мыслью, и это не просто абстрактное пожелание.
Гриф сделал паузу, чтобы все прониклись моментом, обернулся и кому-то кивнул. Только теперь Генрих рассмотрел человека в синем мундире, который сидел на стуле в углу. До этой минуты взгляд будто соскальзывал с незнакомца.
– Позвольте представить – майор цу Нидерхаузен. Он уполномочен выступить перед вами от имени Третьего департамента. Прошу, герр майор.
По залу пролетел шепоток. На верхнем ярусе кто-то – кажется, рыжий Франц – пробурчал вполголоса: «Псина!» Синемундирник подошел к кафедре:
– Здравствуйте, господа. Для тех, кто еще не знает, – в его голосе мелькнула ирония, – официальное название нашего учреждения звучит так: Департамент контроля светописи. Среди интеллектуалов и тех, кто мнит себя таковыми, эта формулировка вызывает, как правило, некое отторжение. Но, как уже сказал герр профессор, без контроля не обойтись. Поэтому в начале третьего курса, когда обучение приобретает практическую направленность, мы проводим с каждым студентом профилактическую беседу. Именно это нам предстоит сегодня.
Переждав недовольный гомон, майор невозмутимо продолжил:
– Чтобы ускорить процесс и не засиживаться до вечера, мы разобьем поток на три группы. С одной буду беседовать я, с двумя другими – мои коллеги. Деканат любезно предоставил нам отдельные помещения. Сейчас я зачитаю список присутствующих студентов и назову для каждого номер аудитории…
Спустя несколько минут Генрих в компании товарищей по несчастью маялся перед дверью на втором этаже. За раскрытым окном в торце коридора перешептывались полудикие яблони. Франц, высунувшись, притянул к себе ближайшую ветку и сорвал недозрелый плод. Надкусил его, скривился и швырнул обратно на улицу.
В группе, куда определили Генриха, оказалось почему-то только семь человек. Первым вызвали Вальтера. Пробыв за дверью минут двадцать, тот вышел, пожал плечами и буркнул: «Темнят чего-то». На уточняющие вопросы только махнул рукой – мол, сами скоро услышите. Он, впрочем, всегда был немногословен.
Очередь Генриха пришла через час. Он шагнул через порог, огляделся. Майор сидел на месте преподавателя, на столе перед ним лежали фуражка, папка с тесемками и еще какая-то штука, похожая на перевернутую плоскую миску, а за спиной блестела отмытая, еще не исписанная доска.
– Садитесь, герр Рау, – приветливо сказал человек из «тройки». – Я тут полистал ваше дело. Судя по сводной таблице коэффициентов, в момент приема на факультет вы были на двадцать девятом месте. Имеется в виду – по уровню дара среди ваших сокурсников.
– Сейчас я на семнадцатом.
– Да, совершенно верно. Вы демонстрируете похвальное рвение, и ваши способности развиваются. Поздравляю.
– Благодарю.
– Позвольте, я сразу задам провокационный вопрос. Как вы относитесь к нашему департаменту?
– Нейтрально. – Генрих насторожился.
– А если подробнее? Отвечайте откровенно, прошу вас. Даю вам слово, это никак не скажется на вашем академическом статусе. Беседа строго конфиденциальна. О ее содержании преподаватели не узнают. Или вы боитесь еще чего-то?
– Ничего я не боюсь, – насупился Генрих. – Отвечу прямо, извольте. Я согласен, что профессия светописца предполагает ответственность. Но не уверен, что надзор должны осуществлять непременно люди в погонах.
– То есть мастера светописи должны контролировать сами себя?
– В идеале – именно так. Внешние ограничения не идут на пользу науке.
– Мне импонирует ваш юношеский максимализм.
Вообще-то разница в возрасте между ними была не так уж и велика – лет десять-двенадцать. В отцы собеседнику майор никак не годился. Генрих хотел об этом напомнить, но удержался – только пожал плечами. Майор кивнул одобрительно и сказал:
– Да, надзор означает ограничение. Но он же задает верный путь. То есть, в каком-то смысле открывает новые горизонты.
