— Оно становится плотнее, чем ближе мы подходим. Оно темное и словно кровоточит. Как капля краски на воде тускнеет и исчезает, чем больше размывается.
— Что это? — спросила я шепотом. Мои глаза силились узреть невидимое.
— Смерть.
Глава Пятая
Коридор был длинным и узким, в конце виднелось широкое окно. Слабо горящие масляные лампы придавали всему вокруг эффект сепии. Прямо под дверью в квартиру дежурил один единственный полисмен. Он стоял, облокотившись на дверной косяк и глядя на комнату, которую должен был охранять. На табличке над его головой виднелся номер квартиры, 301. По мере нашего приближения, запах меди и гнили усиливался. Джекаби шел впереди меня, и я заметила, что он слегка колеблется. Он остановился и, склонив голову набок, посмотрел на полисмена.
Мгновенно подбираясь, на звук закрываемой двери обернулся офицер, но увидев нас, слегка расслабился. Он смотрел, как мы приближаемся, но не сделал ни единой попытки заговорить с нами. Он был чисто выбрит; униформа свежая, хрустящая, и отутюженная. Воротничок накрахмален, значок и пуговицы блестели. Его ботинки напоминали остроносые туфли для парадной униформы, нежели крепкие ботинки обычных копов. Они были начищены так сильно, что, казалось, принадлежат бронзовой статуе, а не живому человеку.
— Добрый день, офицер, — произнес Джекаби, — Марлоу ждет нас внутри. Не хочу заставлять его еще больше ждать.
— Нет, не ждет, — ответил мужчина просто. Его лицо ничего не выражало, изучая Джекаби. При свете ламп он казался на год или два старше меня. Вьющиеся, черные как смоль волосы выглядывали из-под полей его форменной фуражки. Он поприветствовал меня кивком, и его темно-карие глаза смотрели прямо в мои. Смущенно улыбнувшись, он снова переключился на детектива. Мое лицо горело, и я была рада, что он снова смотрит в сторону.
— Ах, да — ответил Джекаби, не теряясь, — но он все же захочет увидеть нас. Элемент неожиданности. Он будет в восторге.
— Очень в этом сомневаюсь, — ответил полисмен. Его акцент сложно было уловить. Восточно-европейский, но успевший растворится в американском. — Я вас знаю, — произнес он.
Джекаби приподнял бровь:
— Да неужели?
