неумолима.
— Ничего подобного! Вы мне солгали!
Страж, державший Джекаби за руку, попытался протиснуться между ними, бормоча что-то вроде:
— Отойдите, мадам. С дороги. Отойдите.
Но это не помогло. Тогда подошел другой офицер, стоявший в вестибюле, чтобы оттащить её за руку. Но она вырвалась и не сдвинулась с места.
— Вы заверили меня, что к утру ей станет легче! — выкрикнула она, как только мы продолжили двигаться вперед.
Теперь невозмутимость Джекаби дала трещину. Глаза у него расширились, а лоб наморщился. Он попытался остановиться, и офицер шедший следом толкнул его в спину.
— Миссис Морриган? — крикнул он через плечо, когда нас уже оттеснили к двери. — То есть вы говорите, что ей не стало лучше?
— Ей хуже! — прокричала Мона, сдерживаемая офицерами. — В тысячу раз хуже! Она еще никогда не была в таком состоянии!
Офицерам наконец-то удалось задержать женщину и благополучно вывести нас за дверь.
Когда мы вышли на дневной свет, лицо Джекаби приобрело пепельный оттенок. Он не открыл рта, пока нас обоих не усадили сзади в полицейский фургон. Полисмен захлопнул дверцу, и мы уселись на жесткие деревянные сидения, которые воняли пивом и блевотиной.
— Все так плохо? — спросила я.
Прежде чем ответить, он медленно выдохнул.
— Каждый раз, когда миссис Морриган причитает ночью, чья-то жизнь жестоким образом обрывается, теперь же... её причитания стали в тысячу раз хуже... да, думаю, что так и есть, все очень плохо.
Глава Девятнадцатая
