выразил согласие.
Дверь тут же отворилась, и Холмсу предстала унылая физиономия старика-дворецкого. Сыщик знал в лицо и по имени всех слуг в доме Хэев, но еще не был официально знаком с челядинцами Генри Адамса.
Дворецкий молча закрыл за сыщиком дверь и, кивком пригласив его следовать за собой, направился к лестнице, которую Холмс видел лишь в темноте, когда проник в дом без разрешения. В кабинете на втором этаже дворецкий дождался, лишь когда Адамс поднимет взгляд от аккуратно разложенных бумаг и кивнет. Угрюмый служитель, обладатель седых бакенбард, не объявил гостя, не поздоровался с ним у входа, не сказал даже «прошу за мной». Возможно, хозяин велел ему не разговаривать с Холмсом. Так или иначе, сыщик не чувствовал себя униженным.
Он с любопытством оглядел уставленное книгами помещение. Помимо настольной лампы, кабинет ученого освещало вечернее солнце, бьющее в большие окна – частью витражные, частью обычного стекла. Через обычные окна Холмс видел резиденцию президента – совсем близко, на другой стороне улицы.
Адамс не встал и не заговорил, так что Холмс, не дожидаясь приглашения, подошел к столу, положил цилиндр, перчатки и трость на стул, а сам опустился на соседний, напротив Адамса.
– Вы поставили меня в невозможное положение, мистер Шерлок Холмс. – Лысеющий историк говорил тихо, но в его голосе явственно различались отчаяние и гнев.
Холмс не стал возражать, просто кивнул.
– Моя… загадка… была слишком простой? – спросил Адамс. – Я дал слишком много подсказок?
– Нет, подсказок было в обрез, – ответил Холмс. – И не все их вы дали сознательно.
– В утренней записке вы сообщили, что разрешили загадку и взглянули на мир глазами скорбящего. Полагаю, это значит, что вы…
– Вошел в памятник? – закончил Холмс. – Да.
Генри Адамс мгновение смотрел на свои бумаги. Его лицо – и даже лысина – так побелели, что Холмс уже опасался, как бы пожилого собеседника не хватил удар или сердечный приступ. Но тут Адамс поднял взгляд и выпрямился.
– Что ж, – проговорил он почти без дрожи в голосе, – вы знаете величайший секрет моей жизни, мистер Холмс. Глупо и самоуверенно с моей стороны было дать столько подсказок такому человеку, как вы… и теперь вам все известно. – По телу Адамса прошла судорога, словно от удара током. – Вы ведь не рассказали Джеймсу?
– Я не говорил об этом Генри Джеймсу или кому-либо еще ни вчера ночью, ни сегодня утром, – сказал Холмс, чувствуя, как казуистический ответ встает у него в горле колом.
Адамс кивнул.
– За это я вам признателен. – Историк кивнул и сложил руки на столе. – И что дальше, мистер Холмс? Обсуждаем ли мы концепцию перехода денег из рук в руки?
Холмс мог бы – и даже чувствовал искушение – возмутиться, но не стал.
– Я беру гонорары сыщика, мистер Адамс, – холодно ответил он, – не плату шантажиста.
Выражение Адамса не изменилось.
– Каков ваш… гонорар сыщика в данном случае, мистер Холмс?
– Один доллар, – ответил Холмс. – И его уже выплатил мне два года назад ваш покойный шурин Эдвард.
– Нед, – странным, почти измученным тоном проговорил Адамс.
Холмс снова кивнул.
Внезапно Адамс как будто встряхнулся, прогоняя туман.
– Прошу извинения. – Он полупривстал и взялся за бархатную сонетку на стене. – Я не спросил, хотите ли вы чаю… или кофе… или виски.
– Ничего, спасибо.
Адамс почти рухнул обратно в кресло.
– Вы, – очень тихо проговорил он, – наверное, единственный из живущих знаете, какое я чудовище.
– Скорбящий, – ответил Холмс. – Не чудовище. Скорбящий, который нашел способ видеть, как другие скорбят о его утраченной любви.
Адамс почти рассмеялся:
– Слышали бы вы, что они говорят… видели бы их кривые физиономии при первом взгляде на статую Сент-Годенса… Одни строят догадки, во сколько обошелся памятник, другие ругают его унылость, недостаточную религиозность или отсутствие радостной веры и твердой надежды на вечное искупление. Мы странные и необъяснимые животные, мистер Холмс.
– О да.
– Так чего вы хотите, сэр? – спросил Генри Адамс.
– Я хочу… мне необходимо узнать правду о смерти вашей жены Кловер более семи лет назад, – ответил Холмс.
