– Ну, я же говорю, слова! Они напридумывали слов и тиражируют их в каком-то бешеном количестве! – опять засмеялся Нерон, обращаясь к Федору Кузьмичу.
– Скажи, Валерий Константинович, сам ты разве не чувствуешь глубокую ущербность слов? Слово «подвиг» и слово «убийство», оказывается, есть одно и то же, только приготовлено для разных аудиторий и в угоду разным целям? – поднял голову от костра Федор Кузьмич.
Верхотуров и сам понимал какую-то нестыковку в своих словах, но не понимал, что можно ответить таким странным людям и в таком странном месте. Он понимал только, что все то, чем он жил долгие годы, неожиданно девальвируется, мельчает и исчезает. А на месте прежних догм и правил ничего не появляется.
– Не спеши обвинять и не спеши каяться. Все приходит тогда, когда должно, – глубокомысленно заметил старец. – Ты изуверился и в себе, и в ближних, и вообще в людях. Рад возлюбить, но нет в тебе силы на сей труд.
– Как же быть? – неожиданно для самого себя спросил Верхотуров.
– Главное – желание, – тихо произнес старец. – Если ты находишь, что в тебе нет любви, а желаешь ее иметь, то делай дела любви, хотя бы сначала и без нее самой. И тогда рано или поздно Господь увидит твое желание и старание и, поверь, непременно вложит в твое сердце любовь. Но помни, что она есмь вершина всех совершенств, а посему, дабы взойти на вершину, надо пройти все ступени. И потому, прежде чем стяжать любовь к Богу и к ближнему, надо прежде всего изъять из своей души тягу к грехам. Стяжать любовь могут только те, которые стали бесстрастными, освободившись от всех страстей: от чревоугодия, блуда, гнева, лжи, тщеславия и гордыни. Только ставших чистыми и начавших творить дела любви Господь осчастливит ею.
– Сколько людей, столько и мнений, – буркнул Нерон, слегка смущенный столь горячей отповедью старца. – Однако я все равно останусь при своем.
– И я, – не очень уверенно сказал генерал.
– А вот ты бы, сын мой, не спешил зарекаться, – заметил старец. – Лучше скажи, Валерий Константинович, тебе в городе Риге бывать когда-нибудь приходилось?
– Да, приходилось, – ответил Верхотуров, удивляясь. – А это-то при чем?
– Есть там такое место, «Шведские ворота» называется, – невозмутимо продолжал Федор Кузьмич.
– Помню что-то такое. Это в доме каком-то, кажется, проход прорублен…
– Да, это они. Так вот, туда тебе отправить людей нужно, которые про любовь с тобой говорить начнут.
– Каких людей, какая любовь? – удивился Верхотуров.
– Всему свое время. Помни просто. Помни так же, как и то, что человек сам строит свою жизнь, и, если сердце его открыто Господу, он может совершать деяния, которые люди неверующие и слабые посчитали бы чудесами.
– Это как?
– Узнаешь скоро, – проворчал Нерон. – Вот когда станешь таким же, как мы, тогда вообще все узнаешь… – Он осекся на полуслове и вяло отмахнулся, почти сердито сказав напоследок: – Все. Ступай себе. Пора. Зовут уж.
– Кто? – не понял Верхотуров и в тот же миг услышал заливистую трель старого громоздкого будильника, который ему подарили еще на 20-летие службы. Однако, уже возвращаясь из своего чудного сна и жалея, что он прервался так некстати, Валерий Константинович краем уха услыхал слова расплывающегося в туманной дымке Нерона, адресованные старцу:
– Ты видел?
– Знамение на его челе? – уточнил глуховатый голос старца, донесшийся из густевшего с каждой секундой тумана. – Узрел, – и дальше начал вдруг говорить непонятными древними фразами, на что Нерон отвечал фразами латинскими – это переводчик вдруг опять щелкнул и перестал работать. – Все в руце Всевышнего и идеже Господь восхощет, побеждается естества чин, а потому не след предрекать, а токмо внимать воле сей.
«Знамение… – повторил окончательно проснувшийся Верхотуров, тупо уставившись на край стола и нехотя поднимаясь с кушетки. Еще эти «Шведские ворота». О чем это он?» – Но дальше он додумывать не стал, ибо до начала намеченной операции времени осталось всего ничего. А кроме того, сугубо атеистическое воспитание не допускало веры в чох, грай, приметы и вещие сны. Особенно такие странные… Но додумывать, что конкретно сулил ему недавний сон, генерал не стал. Перед ответственной работой ничего лишнего в голове быть не должно – этому принципу он следовал с ранней молодости, и принцип этот его никогда не подводил. А потому усилием воли он переложил увиденное на самую дальнюю полку своей памяти, рассчитывая вернуться к нему, может быть, позже, после своего возвращения. Но сон не забывался и иногда включался где-то в глубинах подсознания короткими картинками, какими-то наиболее запомнившимися фразами. Верхотуров старался гнать эти фразы и картинки прочь, но они всегда возвращались и заставляли генерала все чаще и чаще задумываться.
Глава XX. Апокалипсис
Алексей никогда раньше не видел таких страшных молний. Они исчеркивали небо слепящими зигзагами и били куда-то в бушующую морскую пучину. Озаренные яркими вспышками свинцовые тучи вдруг становились ярко-синими, и сквозь их прорванные лохмотья виднелась тусклая луна. Алексей понимал, что спит и что создаваемый им электронный мозг активно работает, выстраивая многочисленные алгоритмы, способные влиять на человеческое
