Все вокруг наполнил собою мягкий, чуть окрашенный розовыми отблесками воздух. Он почти не пах гарью, его безмятежность стирала из памяти и Огонь, и пепел, и смерть. Каждое утро было новым рождением, и пока солнце не достигало зенита, откуда оно нещадно палило, иссушая все, что и без того давно умерло, мир казался почти таким же, как был раньше.
Над хрустящим от полуночного холода песком к скалам неслись два Серых Вихря. Они вздымались к небу, поднимая собой, закручивая и раскидывая по сторонам серый пепел. Нежный утренний ветерок в их власти становился грозным предвестником бури.
Стайка лис, выбравшихся было из норы размять лапки, испуганно принюхалась, подняв кверху головы, и поспешила скрыться под землей. Кому, как не им, знать, сколько бед может принести злобная сила такого вихря.
Не останавливая стремительный полет, Газул швырнул вслед мелькнувшему оранжевому хвосту крупный камень, что покоился на дне высохшего моря, пока Вихри не увлекли его за собой.
Лис сдавленно пискнул, обрушиваясь на сородичей. И они повалились у входа в нору комом рыжего меха, пронзительно скулящего и фыркающего.
Газул мог бы разбросать их бездыханные тушки кругом, но чуял, что это не принесет ему удовольствия. Потому он лишь обдал их напоследок порывом едкого ветра, закрученного в спираль, и понесся дальше, злобно сверкая разрядами серебра.
– Совсем ты размяк, мальчишка! – захохотала Матильда, летевшая чуть поодаль.
Выгнувшись дугой, она подхватила целый холм бурого песка и обрушила его на темнеющие входы в подземный лисий городок.
– Мелкая тварь ходила по земле! – вопила она, погребая звериное жилище. – Мелкая тварь, вот и конец тебе!
Газул равнодушно наблюдал, как засыпает тяжелый песок выходы из нор, обрекая на смерть целую лисью стаю, и ощущал лишь немыслимую скуку. Все это уже было. Мертвые звери, валяющиеся в пустыне там, где прошли Вихри. Возводившиеся десятилетиями Города последних выживших, что рушились за один короткий миг от ураганного ветра, пущенного на них желанием Газула.
Даже погони за Крылатыми больше не казались ему упоительной забавой. Приток живой силы медальонов не давал могущества достаточного, чтобы лютовать на всей сожженной земле.
Вихри мельчали. Сила уходила из них так же, как дряхлела древесина в амулетах людей. Это вначале они были могущественной стихией, что неслась над умирающей землей, завершая дело Огня. Теперь же мелкие пакости остались последним их развлечением.
– Я да полоумная бабка, – рычал Газул, поднимаясь к небу. – Я – первый отрекшийся от Рощи, воин Правителя, меч, борющийся за правое дело! Воюю с лисами, пока остальные пресмыкаются перед людьми… Снова Дерево правит ими… и я лечу вместе со всеми, будто слуга…
Он обрушился на одиночный холм и в мгновение разметал его, оставляя глубокую воронку. Но и это не помогало Газулу избыть переполнявшую злость.
Когда-то он смеялся над карой, которой подвергла их Роща. Вечная жизнь, когда остальные рассыпались прахом. Чем не повод для злобной радости? Прошли годы, прежде чем он понял. Вечная жизнь обернулась вечным огнем собственной ярости. И как бы ни пытался он не поддаваться тяжелым волнам злобы, разливающимся по бесплотному телу, она пожирала его изнутри.
– Пора возвращаться! – крикнул он Матильде, пляшущей безумный танец на лисьей могиле.
– Пора возвращаться – пора возвращаться! – завопила старуха. – По Жрице скучаешь, да? Новая Жрица – новое мяско! – Она зашлась смехом, но тут же его прервала. – Думаешь, отведем их к Роще, да нас простят? Да нас отпустят?.. Глупец, – добавила она другим, холодным, рассудительным голосом, в котором не было ни капли безумия.
– Не думаю, – ответил Газул, принимая облик мужчины и подходя к ней. – Мы так и будем носиться, распугивая лисиц, пока не исчезнем совсем.
– Человечишкам нужна наша помощь, да. Принеси, Газул, скажет Жрица, камней да построй нам дом. Разузнай, что там за горизонтом да расскажи. Защити от зверя, раздобудь воды… – Старуха говорила все тише, пока совсем не умолкла, наблюдая, как разжигают ее слова ненависть в стоящем напротив. – И почеши-ка, Газулушка, мой священный зад! – захохотала она, отрываясь от земли.
Мужчина схватил ее за тонкую шею и бросил на песок.
– Никто не смеет так говорить со мной, бабка! Даже ты! – прорычал он.
– Я-то что? – развела руками Матильда, поднимаясь. – Я такая же, как ты. Мертвая и пустая. А Жрица сможет. Силищи в ней будет… Тебя на короткой ниточке держать.
– Нет.
– Да-а-а! – Старуха залилась визгливым смехом. – И ничегошеньки ты не поделаешь, пока Роща растет. Чем выше растет, тем ты послушнее.
Газул заскрипел зубами, подаваясь к сумасшедшей бабке, но та продолжала смеяться, смотря на него мертвыми, пустыми глазами.
– Не я твой враг, – сказала она, отсмеявшись и утирая губы. – И даже не Жрица. Что с нее возьмешь, мяско да косточки… Роща, вот кто виноват. И в Огне, и в пепле, и в жажде мщения, что не проходит. Ведь не проходит же?
За все годы, проведенные в одной шкуре на всех, об этом они никогда не говорили. Да и вообще почти не произносили слов.
Старуха подошла совсем близко. От нее пахло тленом и сухой пылью.
– Вот если бы Рощи не было. Если бы она сгорела вместе с остальным миром. Не было бы и силы ее, и власти. И мы были бы свободны. Мы были бы
