виднелась обозначенная изгородь из слег, прикрепленных к полутораметровым кольям. Из полусонной деревни раздавался беспечно заливистый ор петухов, мычание коров, призывающих хозяек к утренней дойке. Где-то неподалеку поскрипывал колодезный журавль. От жилья потянуло духовитым дымком и теплым запахом парного молока.
– Так частокола и нет вовсе, селение глубоко в лесу, кочевники сюда и не заглядывали еще. А то давно бы уж скотину увели и людей побили, – глядя на пристально изучающего виднеющееся село Монзырева, докладывал наворопник.
– Ладно, отдыхайте, не будем пока местных смердов беспокоить.
К Монзыреву подошел Мишка с куском лепешки и ломтем холодной вареной говядины на ней.
– Поел бы, батька, один ты голодный остался, да наворопники, но они уже едят.
– Давай, – не отрывая взгляда от деревни, согласился Толик. Его ухо уловило отдаленный конский топот, топот множества лошадей – и все это со стороны деревни.
Сначала воины услышали раскатистый злобный собачий лай, таким лаем могли встречать только чужаков – незваных гостей, потом, как лавина, женский жалобный вой, визг, гортанные выкрики и…
– Печенеги-и-и!
На дорогу, за околицу деревни выбегали люди: женщины, мужики и дети. Крики боли и жалобный скулеж, глухие звуки металла, ругань на русском и чужом языках.
Торопливо отбросив провизию, Монзырев вскочил в седло:
– По коням, Андрей, с передовым дозором ко мне, мухой!
– Здесь, командир, – уже в седле, уже рядом прорезался Андрюха.
– Смотри, – указал на дорогу и селение. – Скачешь со своими по дороге прямо в деревню, ни на что не отвлекаясь, в бой по возможности не вступаешь. Деревню проходишь сквозняком. Становитесь заслоном с противоположной стороны. Блокируешь выход, и хоть усрись, но ни один поганый чтоб через тебя не прошел.
– Не переживай, командир. Если и усрусь, то выживших копченых своим говном насмерть закидаю. – Скалясь, потянув правый повод, разворачивая лошадь, пришпорил ее. – Но-о! Передовой дозор за мной.
Два десятка наворопников, набирая скорость, поскакали к деревне. Убегавшие жители, заметив наконец-то всадников, заголосили еще больше, подумали, что деревня в окружении, словно стайка куропаток, порскнули в разные стороны, ища спасения.
– Сотня в клин! Полусотники за мной, остальным бить татей стрелами. Все, ма-арш!
Будто тяжелый молот, в размахе набирающий скорость и силу удара, клин русичей в молчании двинулся по дороге, готовый втянуться в селище и ударить по ворогу.
Малец, стоявший на обочине, смахивая кулачком слезы, катившиеся из глаз, детским фальцетом прокричал русичам:
– Спасите село, воители! Печенеги проклятые людей губят!
Ни на мальца, ни на его просьбы уже никто не отвлекался. Адреналин переполнял тела, отбросив чувства в глубокие уголки души. Отряд втянулся в деревню и по мере продвижения по проулку распадался. Во дворы, стоящие справа-слева вдоль улицы, по трое, пятеро въезжали русичи, тут же спрыгивая с лошадей с мечами и саблями наголо, со щитами в руках. В самих дворах уже вовсю орудовали печенеги, то тут, то там попадались лежащие на земле смерды, чаще всего старики и дети, раскинув руки, они приняли смерть, их кровь еще не успела впитаться в песчаную почву. Приезд русов для кочевников стал полной неожиданностью.
Десятник Лют с тремя воями въехал в калитку высоких, неструганых ворот, тут же соскочил с коня.
– Смед, вы с Базаном в скотницу, слышь, скотина дурниной орет внутри и кабыздоху череп проломили поганые. А мы со Сташком в избу, чую, хозяев там грабють.
Разделились.
Заскочив в дом, уже на полу влазни наткнулись на тело еще нестарой женщины. Рубаха и понева на ней пропитались кровью. Из перерезанного горла вытекшая кровь сделала приличную лужицу. За внутренней дверью Лют услыхал выкрики, возню, какое-то пыхтение, шаги множества ног.
– Эх, маловато нас, Стах, надо было хотя б Базана с собой брать.
– Поздно спохватился, десятский, там, может, людин уже режут.
– Тогда не стой, открывай дверь.
Лют первым переступил порог горницы. Не раздумывая, наотмашь рубанул плечо стоявшего к нему спиной кочевника, оттолкнул тело ногой вперед, расширяя себе обзор. Неприглядная картина предстала перед русскими воями. В широкой горнице на два окна трудились на подъем своего благосостояния четверо копченых, уже приготовив к выносу увязанную в узлы нехитрую деревенскую рухлядь.
Еще двое, разложив на лавке славницу, девку, подошедшую годами к выданью, насиловали ее. Заломивший ей руки за голову, молодой кочевник, созерцал ритмичный процесс лишения девственности русинки своим более зрелым товарищем, пуская слюнявые пузыри из-под не выросших еще как
